Я не ожидала от себя, что так буду усложнять Марку жизнь. Вроде я человек непритязательный. Да, у дяди жизнь была обеспеченная. А в коммуне мы жили скудно — и я не жаловалась. Когда Марк нашел комнату и мы вместе поселились, я несколько раз капризничала. То мне не понравилась кровать с шишечками, то Марк чашки не те купил. Марк обиделся и сказал: «Будешь теперь сама все покупать». И я исправилась. Два года мы жили в шестиметровой комнатке вместе с Семой — я не понимала, что это трудно, и считала, что живем как все. Я потом поняла, что чувствовала себя зажатой, жила на пределе, держала себя в рамках, эмоций не показывала. А тут Сема ушел, долгожданная беременность — и я стала по всякому пустяку плакать. Распустилась. Марк прибегает с работы, спрашивает: «Как ты себя чувствуешь?» — а я начинаю плакать. «Ты чего плачешь?» — «Раз ты спрашиваешь, как себя чувствую, значит, я плохо выгляжу». Он мои слезы близко к сердцу принимал.
Как-то я проплакала все воскресенье, и Марк отправил меня к невропатологу. Невропатолог, старичок с седой бородой, оказался еще дореволюционным врачом. Он осмотрел меня и начал выписывать лекарства. Один рецепт выписал, второй, третий… Я говорю: «Доктор, и это все нужно пить?» — «Да, нужно», — и выписал четвертый рецепт. «Доктор, так много?» — «Да, все эти лекарства нужно пить». — «Доктор, а можно их не пить?» Он посмотрел на меня внимательно — и говорит: «Можно. Выберите слово и, как плакать захочется, повторяйте его». Я так и сделала. Как только плакать хочется, начинала повторять про себя «капризуля» — и слезы останавливались.
Когда схватки начались, Марк по пять раз в день прибегал с фабрики. Соседка каждый раз говорила: «Рано, рано». Марк прибежит, мне больно, он говорит: «Давай я тебе анекдот расскажу». Расскажет — и опять на работу. На второй день соседка сказала: «Пора». И Марк повел меня в роддом. Роддом был под мостом через Яузу, от Барабанного переулка идти минут пятнадцать. Пройдем немного — у меня схватки, остановимся. В больнице я еще сутки промучилась. Через сутки начала в туалет бегать. Сестра говорит: «Эй, роженица, ты чего в туалет бегаешь?» — «Мне хочется». — «Тебе не этого хочется, это воды отходят, тебе на стол хочется». Воды у меня рано отошли, и я дальше мучилась. Наконец, положили меня на стол, а напротив еще три стола стоят. На одном лежала роженица, на которую доктор все время кричал: «Пятые роды, а тужиться не умеешь!». Потом я увидела, как он руку в нее засунул до локтя. Меня такой ужас охватил, что я стала тужиться, тужиться…
Тяжело родился первый мальчик.
Марк в роддом по многу раз в день бегал. Два раза в день на стене списки вывешивали, кто родился. На следующий день после родов Марк постучал в окно и записку прислал: «Уже записал: Розин Анатолий Маркович». Насчет имени мы заранее договорились, в память о Луначарском — я его очень уважала.
Вскоре после того, как я вернулась из больницы домой, приехала мама Марка. «Как назвали?» — «Толя». — «Ах, какое хорошее имя — Нафтолий[5]!» Через несколько дней я решила сделать Марку приятное и предложила, чтобы его мама пожила с нами в Москве. А Марк сказал: «Мама — человек с характером, что-нибудь будет не так, а мы с тобой живем душа в душу. Пусть уезжает». Вскоре после этого мама говорит: «Гедочка, мальчику нужно обрезание сделать». Я говорю: «Не надо». Я этого не понимала — я знала, что обрезание делали народы, которые жили в жарких странах, а у нас баня, гигиена, каждый день ребенка купаем. Она начала настаивать. Я сказала: «Марк в партии состоит, у него проблемы могут быть». Она сказала: «Сделаю сама, ничего не будешь знать».
Мама уехала, когда Толе было две недели. И он начал кричать. В 12 ночи заходится и кричит до 7 утра без перерыва. Всю ночь я ношу его на руках, пытаюсь кормить, по десять раз перепеленываю, а он кричит. «С ним что-то не в порядке, — говорит Марк. — Нужно врачу показать». Принесла его в поликлинику, а он молчит. Днем он вел себя как обычный младенец: спал, ел, капризничал недолго. Мне сказали: «Женщина, у вас здоровый мальчик». Ночью опять кричит. Я неделю выждала и снова пошла в поликлинику. Молчит, днем никаких следов ночных криков не видно.
За сутки я спала, может быть, несколько часов. Под утро Толя уснет — и я с ним. А потом весь день крутишься по хозяйству: пеленки стираешь, еду приготовишь, уберешься — все это между кормлениями — и уже не до сна. Когда я в четвертый раз пришла в поликлинику, сестра меня пожалела: «Ладно, женщина, приду к вам домой ночью, посмотрю; может, вы что не так делаете». Ночью сестра пришла к и — Толя спит. В 12 проснулся и начал кричать. Я кормить пытаюсь, качаю — а он все кричит. Сестра сама на руки взяла, ходила-ходила с ним, а он кричит. Сестра выдержала до двух ночи. «Да, — говорит, — вижу, вы не обманываете», — больше не стала ждать и ушла. Отправили нас к невропатологу.