Сергей Иванович Малашкин жил сто лет — родился в 1888, умер в 1988 году. Наш современник, он участвовал в Московском вооруженном восстании 1905 года. В 1906 году вступил в РСДРП. Автор нескольких стихотворных сборников, романов, многих повестей и рассказов. Книги его стали библиографической редкостью. Их мало кто помнит теперь. Но «Луна с правой стороны», уверен, сохранилась в памяти многих людей моего поколения.
Летом мы отправлялись на производственную практику — нам давали возможность подзаработать, чтобы потом, зимой, по крайней мере, не голодать. Выезжали на практику группами. В нашу группу попали Антон Кликно, Вава Светаев, Василий Ефимов и Любославский. Кликно — высокий сухощавый парень — резко выделялся своей внешностью. У него были черные, как древесный уголь, прямые волосы, черные глаза и коричневое лицо. Ребята иногда спрашивали его:
— Антон, ты родом случайно не из Африки?
Кликно делал вид, что шутки в вопросе не уловил, серьезно отвечал:
— Нет, я родился значительно ближе, в шестидесяти верстах от Петрозаводска, в поселке Петровского леспромхоза. Там мой отец, там моя мать, лес рубят, меня ожидают.
Веселый был, жил на земле беззаботно, мечтал о небе. После окончания техникума пошел в лесную авиацию. Многие годы прыгал с парашютом на горящие леса.
Вава Светаев — сын директора первой петрозаводской девятилетки, не по возрасту солидный, брившийся уже с шестнадцати лет, отчаянный велосипедист, попробовавший проехать по перилам моста через Лососинку и с тех пор плохо владевший левой рукой. Сладкоежка, он захватил на практику пудовый мешочек сахарного песку, который мы общими усилиями опустошили за неделю. Учиться в техникуме ему не нравилось. На второй курс не пришел. Куда-то бесследно исчез.
Василий Ефимов из Падан, крепкий на вид, сильный парень, серьезный, малоразговорчивый, но верный в товариществе. Все мы проклинали комаров, которые не давали жить, а Ефимов только улыбался:
— Меня не берут, у меня кожа толстая!
Он много занимался, говорил, что об этом просил его перед смертью отец — сплавщик. Хорошо окончил техникум. Прошел почти все должностные ступени в лесной промышленности Карелии — от технорука лесопункта до управляющего лесозаготовительным трестом. Рано умер, от рака.
Особая фигура — Любославский. Не помню даже и имени этого белобрысого паренька. Причудой его было то, что не любил, когда его называли по имени:
— С меня хватит фамилии.
Он был сирота. Отца — начальника заставы — убили на границе. Мать уехала с молодым солдатом, оставив малолетнего сына на попечении сестры — учительницы Колатсельгской школы. Он пришел в техникум с направлением Наркомпроса Карелии. В специальных дисциплинах не преуспевал, зато в обществоведении показывал прямо-таки львиную силу. Любил ходить на комсомольские собрания, внимательно выслушивал все речи, а сам не выступал. После собрания обычно подходил к кому-то из ораторов и замечал:
— Ты говорил сегодня так же много, как Зиновьев.
Почему Зиновьев? Тогда много говорил не только Зиновьев. И что это — похвала или критика? Любославский на эти вопросы отвечал однозначно: «Маракуй сам».
В середине учебного года на нашем курсе появился новый учащийся Александр Мякушин — парень лет двадцати пяти, самый старший из нас и самый подготовленный, начитанный. Любославский сразился с ним по проблемам философии. Яростно спорили весь вечер. Мякушин потом сказал:
— Любославский ничего не знает, но разбирается.
После окончания техникума Любославский уехал в Белоруссию, на земли отцов.
Вот такой компанией выехали мы на практику, а руководство нами было возложено на объездчика Ермилича — моего земляка — жителя деревни Уя, что в трех километрах от Деревянного, и на помощника лесничего Георгия Никифоровича Дмитриева — коренного петрозаводчанина, не один десяток лет прослужившего в Петрозаводском лесничестве и не продвинувшегося по службе ни на йоту. Небольшой, сутуловатый, весь седой, добрейший старичок, он норовил погладить по голове каждого из нас. Нет-нет да и посылал кого-нибудь в машезерскую лавку за мясными консервами. Кормились вместе. Ермилич внешне был прямой противоположностью Дмитриеву — высокий, дородный, стройный, но по характеру такой же добрый и тихий. Под осень он стал охотиться, кормил нас мясом боровой дичи. В деревушке Уя, откуда Ермилич родом, жили всего четыре семьи. Насчитывалось в них полтора десятка мужиков. И любопытно, что все были такие же рослые, как Ермилич. Я однажды спросил: отчего бы это? Ермилич ответил необыкновенно: