Не знаю как другим, а мне учеба была в удовольствие. Лекции по истории партии читала старая большевичка Горная. Она рассказывала о событиях из прошлого большевистской партии с такой страстью, будто сама была горячей участницей каждого из них. Лекции Горной кто-то броско назвал песнями. Лекции-песни — счастливое сочетание революционной убежденности и педагогического мастерства.
Конечно, сейчас, спустя пятьдесят пять лет, содержание их воспринималось бы по-другому. Теперь нам известно, что не всё было так в истории партии, как преподносилось тогда. Большевики далеко не безгрешны. Но в ту пору мы, молодые люди, провинциальные газетчики, глубоко верили каждому слову вдохновенного партийного лектора. В то время еще встречались подобные, высокого класса, проповедники, нет-нет да и вырывавшиеся из цепей догматического мышления. Но их становилось всё меньше и меньше, а потом они исчезли и вовсе. Места на трибунах, кафедрах заняли цитатчики, начетчики, покорные пленники мертвых догм.
Русский язык преподавал профессор Доктусов — громадный человечина с узловатым смуглым лицом, с забавным ежиком пепельных волос над высоким лбом. Не говорил — гремел. Любил пошутить. Придя первый раз в аудиторию и поздоровавшись, сказал:
— Вот мы и познакомились. Осталась самая малость — научиться грамотно писать.
Отвечающего на уроке курсанта не прерывал, если тот даже с первых же слов начинал плести несусветное. Давал выговориться, а затем спрашивал:
— Вы уверены, что рассказывали нам об имени существительном?
— Уверен.
— За уверенность вам пять, за знания — единица с минусом. То, о чем вы говорили, не столько имя существительное, батенька, сколько глагол.
За подобными словами обычно следовал дружный смех курсантов. Смущенно улыбался и сам неудачник, запутавшийся в трех соснах. И только у Доктусова лицо оставалось каменным. Он начинал строго объяснять, что такое имя существительное, а что такое глагол и чем они отличаются, скажем, от наречия или местоимения. Объяснял и просил неудачника повторять перед всем честным народом всё, что говорил. Был навязчив и неотступен. Курсант краснел, потел, но повторял.
Доктусова побаивались, но худого слова о нем я не слышал ни разу ни от кого. Доктусовские уроки — школа на всю жизнь.
Как ни странно, но плохо на курсах преподавался главный, как теперь говорят, профилирующий предмет — журналистика. Парадокс состоял еще и в том, что ВКИЖ возглавлял один из тех немногих ученых, которые пытались разработать теоретические основы советской журналистики. Ректор института Курс и известный публицист Михаил Гус попытались дать научную характеристику предмету, изложили свои соображения о функциях и месте советской печати в жизни общества, о направлениях, по которым должна развиваться советская журналистика. Однако некоторые положения, выдвинутые ими, в частности, утверждение о том, что первостепенной задачей газет является информирование населения обо всем, что происходит вокруг, были признаны ошибочными и подверглись сокрушительной критике. При этом оппоненты Курса и Гуса не выдвинули, в сущности, ничего нового, ограничились повторением шаблонных формулировок. Вот их-то и приносил нам преподаватель журналистики Иван Бас — не очень-то искушенный в науках, но самоуверенный молодой человек. Худосочные его лекции наводили скуку.
Москва в ту пору, как мне показалось, жила тихо. За три месяца, пока работали наши курсы, столица только один раз заметно всколыхнулась. Это произошло 18 мая 1935 года, когда потерпел катастрофу агитационный самолет «Максим Горький». Об этом самолете вплоть до рокового дня газеты писали много похвального. Построен в единственном экземпляре, восьмимоторный, самый большой в мире — размах крыльев 63 метра, вес 42 тонны. Экипаж из 8 человек, 80 пассажиров. После аварии в печати появилось скупое официальное сообщение: «Максим Горький» погиб при столкновении с другим самолетом.
Жили мы, как сказано выше, в общежитии студентов института. Питались в институтской столовой. За скромную плату кормили весьма сносно. К тому же, по соседству находился большой гастроном. В нем можно было купить колбасу на выбор, рыбные продукты, консервы. Деньги у курсантов на это были.
При институте работал медицинский пункт. Но мы чаще всего обращались в платную поликлинику на Лубянской площади. Там все было на удивление просто: пришел, уплатил в кассу деньги, получай помощь. Никакой тебе проволочки, никакой волынки. Особенно четко и надежно работала в поликлинике зубоврачебная служба. Многие уезжали домой со здоровыми, капитально вылеченными зубами.