Из всех редакторов «Красной Карелии», которых я упомянул выше, уцелел только один — Владимир Александрович Кузьмичев.
13 января 1938 года состоялся Пленум ЦК ВКП(б), который обсудил вопрос «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключенных из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков».
Теперь очевидно, что это был лишь маневр Сталина и его ближайших сподручных, обман, попытка свалить с себя вину за произвол и зверства на партийные организации.
Факты показывают, что именно в январе 1938 года, в те самые дни, когда проходил Пленум ЦК, ханжески призывавший чутко и заботливо относиться к судьбе членов партии, именно в это время участились расстрелы как членов партии, так и беспартийных.
Воистину, нет предела лицемерию!
Но, как бы ни хитрил, ни изворачивался «вождь народов», объективно пленум стал все-таки на какое-то короткое время отдушиной. Появились даже счастливчики, освобожденные из-под ареста. Одним из таких немногих счастливчиков и оказался В. А. Кузьмичев.
Помню, как весной 1938 года в редакции появился худой, бледный, заросший бородой оборванец с грязным мешком на спине. Не сразу мы узнали своего бывшего редактора. Первые его слова:
— С того света вырвался я, ребята! Градусов меня оговорил. Сказал, что я вместе с ним состоял в повстанческой группе. Какая чушь! Хочу верить, что это попросту провокация следователя. А может, и оговорил, не выдержал. Пытают ведь, сволочи. Пытки никто не выдерживает. Если бы вы знали, какие же там звери. Не звери — хуже! Вас, молодых, пока не берут. Слава богу. Может, и пронесет. Будет же когда-нибудь конец этому аду.
Вскоре после Пленума мы собрались, чтобы обсудить его итоги. Доклад сделал заместитель редактора В. Д. Шашков. Он закончил свое выступление практическим предложением: исключить из партии Б. Золотова, корреспондента «Правды», оклеветавшего не только отдельных коммунистов, но и целые коллективы.
— Исключить! Исключить! — раздались возгласы.
Председательствующий поднялся из-за стола, стал искать глазами Золотова:
— Товарищ Золотов! Что-то я вас не вижу. Покажитесь, дайте собранию объяснение.
Кто-то насмешливо ответил председательствующему:
— Не покажется вам товарищ Золотов, поскольку ушел.
Особые условия
Тяжелая обстановка в республике усугублялась тем, что первым секретарем обкома партии в то время был сменивший Ирклиса Н. И. Иванов — человек недалекий, странный, запомнившийся петрозаводчанам разве только тем, что приказал вырубить у здания обкома сквер — в целях безопасности, чтобы ни один лазутчик не мог скрытно подобраться. В конце концов он был освобожден от работы. Состоявшаяся в середине 1938 года XV областная партийная конференция первым секретарем обкома избрала Г. Н. Куприянова. Он с первых же шагов показал себя энергичным, умным и рассудительным человеком. Правда, в заключительной речи на конференции, помимо неизбежного в то время возвеличения гениального Сталина, не преминул воздать хвалу и железному сталинскому наркому Ежову. Но без этого тогда было невозможно. Потом — ни сразу после того, как стал первым секретарем, ни позже — при ежовщине и при бериевщине — Куприянов, насколько мне известно, ни разу не пошел на крайние меры. Любители таких мер, конечно, были, но с приходом нового руководства приутихли. Первого секретаря хорошо понимал и нарком внутренних дел Карелии М. И. Баскаков — человек умеренный и здравомыслящий. Он был прямой противоположностью своему предшественнику Матузенко, который безжалостно уничтожал невинных людей, прослыл беспощадным убийцей. Это в конце концов всполошило высоких хозяев, чьи указания он ревностно выполнял. Они убрали верного слугу. Матузенко был расстрелян.
Рассказанное выше о репрессиях в Карелии лишь мизерная часть того, что было у нас на самом деле. Наша республика находилась в особых условиях. У нас в Кеми был УСЛОН — управление соловецких лагерей особого назначения. В них насчитывались десятки тысяч узников. Непосредственно на Соловецких островах находилась лишь часть заключенных. Основная их масса была рассеяна по лагпунктам и командировкам от Кочкомы до Лоух вдоль железной дороги и в глубь западной территории северной Карелии — до Ругозера и Ухты. Тракты Кочкома — Ругозеро — Ухта построены на костях услоновских мучеников.
С годами «империя» УСЛАГа, УСЛОНа росла, увеличивалась, продвигаясь с севера на юг. Конечно, мощными толчками к развитию лагерей послужили строительство Беломорско-Балтийского канала и создание, как говорилось в документах того времени, «по инициативе товарища Сталина» Беломорско-Балтийского комбината. Комбинат призван был содействовать освоению канала и прилегающих к нему районов средней зоны Карелии. Но комбинат средней Карелией не ограничился. Владения его раскинулись от Беломорска на севере до Петрозаводска и поселка Черная речка в Пудожском районе на юге. В лагпунктах, командировках, спецпоселках, трудпоселках насчитывались десятки тысяч заключенных и трудпереселенцев. Количество их равнялось едва ли не четвертой части населения республики. Территория Белбалкомбината была закрытой зоной. О том, что в ней творилось, вряд ли знали даже первые лица республики. Рядовые люди не знали ничего. Книга о перековке беломорканальцев не в счет. В ней — ложь от начала до конца. Там, за колючей проволокой, были свои порядки, свои правила, свои законы, вернее, беззаконие и произвол в большом и малом начальников из НКВД. Вот небольшой, но характерный пример. Однажды, будучи в командировке по делам редакции в Медвежьегорске, я решил сходить в театр. Беломорско-Балтийский комбинат имел отличный театр. В нем было немало талантливых артистов-заключенных. Спектакль должен был начаться в семь часов. К этому времени просторный зал заполнили многочисленные зрители, большей частью работники управления комбината. Но прошло полчаса, представление не начиналось. Прошел час — занавес не поднялся. Только в девятом часу после того, как в зале появился и уселся на первое почетное место начальник управления Успенский со своей красавицей женой, спектакль начался. Все сделали вид, что ничего не произошло. Так и должно было быть: начальник — хозяин, а хозяин — барин, а барин волен творить всё что ему вздумается.