Комбинат был рассчитан на долгую жизнь. Но произошли события, которые преградили дорогу его дальнейшему процветанию. В конце ноября 1939 года началась советско-финская война. Карелия стала прифронтовым районом.
Известно, что на протяжении длительного времени учреждения нашей страны работали ночью, потому что ночью работал Сталин. А газетчики — тем более. Нередко в час, в два часа ночи ТАСС начинал бомбить нас срочными телеграммами, предназначенными для опубликования в очередном номере газеты. Я в то время — в 1939 году — был ответственным секретарем редакции и возвращался домой в два, три, бывало, и в четыре часа утра. Однажды, придя с работы далеко за полночь, обнаружил на кухонном столе, где обычно оставляли ужин, повестку-приказ: явиться к 8 часам в военкомат.
Я всё понял — это отправка на фронт. Ровно в 8 утра я был в военкомате, размещавшемся в недавно капитально отремонтированном после пожара деревянном здании по улице Луначарского — по родной Луначарской, на которой прожил, может, лучшие свои годы в общежитии, называвшемся интернатом. Весь длинный коридор, лестницы, вестибюль были заполнены новобранцами. Они сидели на полу, стояли в проходах. Каждый держал в руках узелок. Кому неизвестно, что в узелке новобранца: ложка, иголка с нитками, кусок хлеба, теплые носки и рукавицы домашнего вязания, непременно с пальцем для курка. Новобранцев партиями отправляли на грузовиках. Говорили, что всех — в восемнадцатую дивизию. Дошла очередь и до нашей партии. Направились к выходу. Уже на лестнице меня окликнули:
— К военкому!
Военком, пожилой человек в мятой гимнастерке, не поднимая глаз, хмуро спросил:
— Трофимов?
— Так точно!
— Вы откомандировываетесь в распоряжение редакции газеты «Красная Карелия».
— Есть!
Я не стал расспрашивать, почему меня вернули. И так было в подробностях ясно, что вмешался обком партии, а точнее — заведующий военным отделом Николай Карахаев. По просьбе Орлова, исполнявшего обязанности редактора, он предложил вернуть меня на гражданку — нельзя же оставлять газету без ответственного секретаря.
Из военкомата я направился в редакцию.
Обычно спокойный и добродушный Орлов на этот раз не на шутку был рассержен:
— Что это вы бросили всё на произвол судьбы?
— Заместитель на месте.
— Заместитель. Что заместитель? Но не думайте, что вы незаменимы!
— Незаменимых нет! — четко отрапортовал я.
Орлов вспылил, нетерпеливо потребовал:
— Принимайтесь за дело. Принимайтесь.
Впоследствии я узнал, что все призванные в тот день были направлены в восемнадцатую дивизию, преобразованную потом в так называемый Черепановский корпус, который в боях на Петрозаводском направлении понес тяжелые потери.
Война была трудная. Особенно донимали лютые морозы. Возвращаясь ночной порой с работы, я не раз слышал стоны, проклятия раненых и обмороженных красноармейцев, которых привозили на автомашинах с фронта и вносили в госпиталь, находившийся в школьном здании по Вытегорскому шоссе. Щемило сердце: среди этих страдающих, мучающихся, наверное, были и те, с которыми я сидел недавно в коридоре военкомата с узелком в руках.