— Почитай, может, что подправить надо, подчистить.
Я взял было рукопись, но тут же вернул ее Крачуну:
— Ни подправлять, ни подчищать, даже читать не буду.
— Партийное поручение.
— Не буду.
В это время зашел в кабинет работавший вторым секретарем ЦК Ю. В. Андропов.
— Отказывается, понимаешь, читать, — пожаловался на меня Крачун.
— Отказывается и правильно делает, — сказал Андропов, хорошо помнивший историю уничтожения нашей книжки.
Впоследствии та самая тоталитарная система, порождением которой был Куприянов и которую он поддерживал, зверски расправилась с ним.
В 1950 году он был арестован по так называемому «ленинградскому делу» и приговорен к 25 годам лагерей. Но в июне 1952 года военная коллегия Верховного суда СССР изменила свой первоначальный приговор. Она постановила содержать Куприянова, как «особо опасного преступника», не в лагере, а в одиночной тюремной камере.
Он испытал все ужасы сталинских застенков, прошел через пытки. В 1956 году был реабилитирован. Вернулся инвалидом. Все же нашел в себе силы, чтобы написать три книги о войне на Севере. Оставил обширные воспоминания.
В постановлении ЦК ВКП(б) от 10 января 1950 года содержалась правильная оценка состояния наших дел, верными были советы, как исправить положение. ЦК утверждал, что важнейшим условием нормальной плодотворной работы является тесная связь руководителей с народом, опора на народ, знание его нужд.
Но правда на словах не есть еще правда в действительности. К сожалению, слова о необходимости тесной связи с народом никак не вязались с делами. Именно в это время по директивам из центра первые лица — ответственные работники ЦК компартии республики, Совмина, министерств, других республиканских учреждений — были выделены в особую, поднятую над трудящимися, привилегированную касту. Я имею в виду пакетный феномен. Каждый месяц на стол первого лица ложился солидный пакет. Адресат вскрывал его и за эту работу, то есть за то, что вскрыл пакет, получал, иначе говоря, клал в карман три, четыре, пять, а возможно, и больше, тысяч рублей. Сумма «пособия» зависела от того, к какой гильдии был отнесен номенклатурный получатель по «табели о рангах». Один знакомый мне пакетчик однажды шутя признался: «Ей-богу, не знаю, куда складывать деньги. В ванную, что ли? Тем более что мыться в ней нельзя — нет воды!» Хорошо помню его фамилию, но не называю ее — порядочный был человек. Понимал, что даровые берет. Но отказаться не хватало духу, да и не осмеливался это сделать. Отказ мог быть истолкован как саботаж важной государственной акции со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Разумеется, ее держали в глубочайшей тайне. Но это был секрет Полишинеля. Мир слухами полнится. Получателям дармовых денег не удалось избежать огласки. Больше того, люди знали, что загребаемые ими тысячи есть не что иное как подачка: Сталин подкупает центральных и местных чиновников.
Пакеты исчезли сразу же после смерти Сталина. Но привилегии остались. Больше того, особенно при Брежневе это зло расцвело пышным цветом. Невиданных размеров достигло казнокрадство. Номенклатура стала черпать полной чашей. Привилегии оказались трудноизлечимой болезнью, которая пустила глубокие корни. Они не выкорчеваны и сейчас.
Альманах «На рубеже»
В 1944 году, когда редакция «Ленинского знамени» только что вернулась из Беломорска в Петрозаводск, мы размещались в отведенном газете двухэтажном доме по проспекту Ленина напротив развалин гостиницы «Северная».
Был не частый в наших местах яркий летний день, в открытые окна лилось солнце. В маленькую комнатушку, занимаемую мной и секретарем редакции А. Б. Шваревым, как-то осторожно вошел невысокий плотный человек в светлом костюме и, остановившись у порога, молча улыбнулся. По характерной, во всё лицо, улыбке я узнал старого своего знакомого Василия Григорьевича Базанова — преподавателя Петрозаводского университета, литературоведа и литературного критика, впоследствии члена-корреспондента Академии наук СССР, директора Пушкинского дома. Базанов сказал, что приехал позавчера из Сыктывкара (там находился в эвакуации наш университет). Потом заговорил о писательской организации. От нее почти ничего не осталось. Мы оба хорошо знали, как это произошло. Наши заслуженные, уважаемые, старейшие литераторы Ялмари Виртанен, Оскар Иогансон, Эмиль Паррас стали жертвами сталинских репрессий, погибли еще до войны в лагерях. Хильда Тихля и Сергей Норин умерли во время войны в Беломорске. Иван Кутасов, Федор Исаков сложили головы на фронте. Оставшиеся в живых находились в действующей армии или в эвакуации, откуда не успели вернуться.