— То есть как это не летай? — сердито возразил Галан. — А если у человека призвание?
Летели на небольших по нынешним измерениям военно-транспортных самолетах. Сидели, тесно прижавшись друг к другу на узеньких деревянных скамейках, до блеска отшлифованных десантниками. В нашем самолете была арктическая стужа. Только теснота помогла выстоять.
Полет продолжался семь часов. Опустились на аэродром Шенефельд. Человек с сумками и камерой в руках первым выскочил из самолета и тотчас же затерялся среди встречающих. В Берлине было теплее, чем в Москве, но тоже пасмурно. Город окутывала неподвижная синеватая пелена.
С аэродрома на автобусах поехали в Карлхорст — один из районов Берлина, где размещалось советское командование. Нас сердечно встретили — угостили в офицерской столовой, разместили в гостинице. Нам с Галаном достался просторный светлый номер с видом на безлюдную площадь.
Дальше решено было ехать на автомашинах. Главнокомандующий советскими войсками в Германии Г. К. Жуков приказал выделить нам столько легкового транспорта, сколько требуется. Выезд завтра рано утром.
Выдалось несколько часов свободного времени. Конечно, воспользовались ими, чтобы походить по Берлину, посмотреть, какой он полгода спустя после того, как здесь затихли последние сражения кровопролитной войны.
Собрались впятером — Яновский, Галан, я и быстро сдружившиеся с нами румянолицый богатырь из Эстонии Антон Вааранди и тихий, все время улыбающийся Ионас Шимкус из Литвы. Оба старые коммунисты. Вааранди, чтобы избежать тюрьмы в буржуазной Эстонии, вынужден был бежать в Швецию. Веселый, общительный, он в первые же минуты знакомства успел рассказать, как соревновался на лыжной трассе с королем Швеции и победил.
— Что же власть не захватил? — посмеялся Галан. — Такой момент упустил.
— Что верно, то верно, — упустил, извиняюсь, — с напускной серьезностью согласился Вааранди.
Шимкус, как выяснилось потом, любил петь. Но пел себе под нос, чуть слышно. Говорили ему: «Ионас, ну что ты всё время поёшь для себя. Пой для всех». — «Не могу, — отвечал Шимкус, — привычка. В подполье привык соблюдать тишину».
В город повел нас Ярослав Галан, хорошо знавший Берлин и свободно говоривший на немецком языке. Он знал и итальянский, и польский языки, что тоже могло пригодиться.
Прежде всего, конечно, решили побывать у рейхстага. Обошли огромное темное здание кругом, почитали на испещренных пулями и осколками стенах исторические росписи наших солдат.
Рядом с рейхстагом — имперская рейхсканцелярия. Развалины ее здания ощерились кирпичными клыками уцелевших простенков, в оконных проемах без рам притаилась пугающая темнота. Посетителей развалин больше всего интересовало подземелье рейхсканцелярии. Самозваные гиды охотно рассказывали о том, что творилось здесь в последние дни войны, показывали самое, по их мнению, интересное. Вот бункер, куда опускали на лифте машину Гитлера. Вот комната, в которой он застрелился. Вот помещение, где сгорел вместе со своей семьей Геббельс.
Поднявшись из подземелья, нашли кабинет Гитлера — обширный в три этажа высотой зал с огромным столом на ножках-тумбах. Стены из красного мрамора. Но что там на одной из стен? Какой-то серый квадрат. Подошли ближе — обыкновенная грубо оштукатуренная кирпичная стена. Кто-то оголил ее, отодрав лист фанеры. Возможно, наш солдат попробовал штыком крепость немецкого мрамора, а он оказался простой фанерой.
Мы допоздна бродили по городу, среди его многочисленных развалин. Радости, естественно, не испытывали. Развалины есть развалины. Но и жалости не было. Отсюда война вышла, сюда пришла. Свершилось возмездие.
От Берлина до Нюрнберга расстояние немалое. Но километры немецких автострад короче и легче обычных. Могли доехать за день. Но не захотели — поздний вечер, незнакомый город — лучше приехать утром. Заночевали в городке Цвиккау — центре богатых залежей бурого угля. Комендант города полковник Тарасов устроил нам прием. Это была необычная встреча. Я подробно рассказал о ней в документальной повести «Ярослав», которая опубликована. Поэтому ограничусь лишь упоминанием одного эпизода.
Леонид Леонов рассказал участникам приема о случае, который произошел с приезжавшим в Москву Бернардом Шоу. В его честь Союз писателей устроил официальный банкет. Он проходил в одном из закрытых подмосковных парков по соседству с дачей Сталина. Столы были расставлены прямо под открытым небом. Гости заняли свои места. Прозвучал первый тост. За ним последовала естественная в таких случаях пауза. На какую-то минуту воцарилась полная тишина. И вдруг ее взорвал пронзительный свист. Спокойствие нарушил мальчишка-озорник, неведомо как взобравшийся на высокий забор. Нетрудно догадаться, что последовало полное замешательство. И тут из-за стола во весь свой саженный рост поднялся Бернард Шоу. Он, заложив два пальца в рот, выдал такую лихую и пронзительную трель, что гости на какой-то момент оглохли. Мальчишку будто ветром сдуло. Все засмеялись.