Как только смолк приятный глуховатый бас Леонова, звонко прозвучали вдруг слова: «Лось пил воду из ручья». Их произнес охрипшим от волнения голосом Ярослав Галан. Он прочитал наизусть довольно крупный отрывок из леоновского романа «Соть». Растроганный писатель встал из-за стола, низко поклонился Галану:
— Спасибо, спасибо вам. Благодарю вас.
Потом Галан говорил:
— Особо люблю «Соть». Наизусть знаю целые куски. Вот проза! Такая проза — это настоящая поэзия.
Я спросил его:
— Ты знаком с Леоновым?
Он усмехнулся:
— Так же как, к примеру, с Львом Николаевичем Толстым.
Цвиккау покинули рано утром. Приехали в Нюрнберг, как и рассчитывали, в назначенное и удобное время. В срок прибыли все, кроме меня и моего спутника — водителя Ивана Семенова. Нас постигло несчастье — заглох мотор. Хорошо, Иван успел каким-то чудом свернуть на обочину. Остановись маленький «оппель» посреди автострады, бешеные «студебеккеры» моментом разнесли бы его в пыль. Семенов — удалый парень из Тихвина, боевой фронтовик с орденом Славы и шестью медалями — водитель был неопытный, не справился с двигателем.
Мы долго топтались на обочине. Пробовали поднимать руки. Но на автостраде не обращают внимания на людей, выбившихся из колеи. Но вот кто-то будто шевельнулся вблизи — в чистейшем соснячке под насыпью. Насторожились: вслед за робким звуком прямо под ногами появился человек с кошелкой. Он был в накинутом на плечи плаще военного образца, в армейском голубоватого цвета кителе.
— Брат — камрад! Брат — камрад! — радостно закричал Иван. — Поднимайся сюда. Посмотри мотор.
Немец сделал шаг назад, явно намереваясь убежать.
— Ну, хенде хох, ей-богу, — стал просить Семенов, показывая на стоявшую машину. — Не идет, понимаешь, мотор, что-то с мотором.
Немец наконец понял, чего от него хотят эти двое у машины, подошел.
Склонился над двигателем. Долго копался, прежде чем он заработал. Мы рванулись вперед.
В спешке умудрились прозевать поворот на Нюрнберг. Навстречу замелькали указатели с крупно написанным словом «München».
— Стой, Ваня, — потрогал я водителя за руку. — Не туда торопимся. Нам нужен Нюрнберг, а мы едем в Мюнхен.
Остановились, вышли из машины. На широкой гладкой обочине сидели, лежали, стояли, прохаживались солдаты в незнакомой форме. Сколько их тут было? Может, не одна тысяча. Впоследствии выяснилось, что эта была армия польского генерала Андерса. К нам подошел пожилой солдат, что-то спросил на полузнакомом языке. Мы сказали, что нам нужен Нюрнберг. Солдат показал рукой назад. Мы развернулись и полетели в обратную сторону.
На этот раз мы без труда нашли дорогу на Нюрнберг. Въехали в город не сбавляя скорости. Сразу же попали на главную его магистраль — широкую Фортерштрассе. Здесь первый же полицейский взмахом жезла показал нам, где суд.
За железной оградой, на площади, перед тяжелым приземистым зданием Дворца правосудия сгрудились пестрой стаей автомобили разных стран мира. Иван с трудом приткнул наш маленький «оппель» к широкому заду вишневого лимузина. Я пошел искать своих.
На лестнице перед главным входом во Дворец меня встретил Галан. Обрадовался:
— Нашли-таки. Ну, слава богу! Пошел вас искать. Сам себя ругаю, как это я упустил. Но руководитель-то, руководитель куда смотрел? Безобразие! Так ему и сказал. Бросили человека на произвол судьбы в чужой зоне, и никому нет дела — каждый заботится о себе только. Ну, ладно, кажется, всё высказал. Поехали к Фаберу, в поместье Фабера будем жить.
Фабер — всемирно известный карандашный король. Темно-коричневые шестигранные фаберовские карандаши — удобные, неломкие, с мягким графитом — расходились по всей планете.
День был не холодный, но по-осеннему сырой. Огромную темную глыбу фаберовского замка мы увидели издалека. Когда подъехали вплотную, долго любовались башнями, башенками, бойницами, за которыми — лабиринты и тайники. Грубо сработанные тяжелые ворота на кованых ржавых крюках, многопудовые чугунные запоры. Всё как в добрые рыцарские времена.
— Так только снаружи, — объяснил Галан. — Внутри роскошное убранство, комфорт двадцатого века.