Чем-то похожи были на этот первый день и все последующие. Мы вставали в половине седьмого, не спеша готовились к отъезду в суд, ровно в девять были во Дворце правосудия. Трибунал работал весь день. В час объявлялся обеденный перерыв. Обедали тут же, во Дворце, в наскоро организованной американцами столовой. Здесь и близко не было никаких излишеств, никакой ресторанной изысканности. Всё просто, быстро, по-деловому: вошел в зал, взял поднос, набрал на него всё что душе угодно, сел за стол, съел, выпил, рассчитался и вышел. Поначалу наши злословили: «Американцы научат и жрать по конвейеру». Да, как по конвейеру! Но до чего же удобно! Очень скоро это по достоинству было оценено и у нас в стране. Давно уже ни одна наша массовая столовая не обходится без конвейера.
Весь наш нехитрый быт складывался в соответствии с работой Трибунала. Поскольку он заседал всегда до вечера, мы возвращались к Фаберу довольно поздно — надо же было еще отправить корреспонденцию в газету. В комнате всегда было холодно так же, как и на улице, — уборщица оставляла окна настежь открытыми.
Затапливали каменноугольными окатышами изразцовую чудо-печурку, которая нагревалась буквально в считанные минуты и давала столько тепла, что в комнате можно было париться. В будничные вечера ходили в солдатский кинотеатр, где всегда в одно и то же время начинал стрекотать киноаппарат. Каждый день смотрели новые фильмы — иногда по два за вечер. По субботам изредка ездили в город на танцевальные вечера с эстрадными представлениями, устраиваемыми в ресторане «Гранд-отеля».
Гремел джаз-оркестр. Солидные грузные люди нет-нет да и притоптывали с такой лихостью, что, кажется, начинали вздрагивать роскошные люстры, которыми был увешан огромный танцевальный зал. Но вот грохот вдруг стихал. Зал наполнялся красивыми звуками нашей «Темной ночи». Мы начинали подпевать. К нам присоединялись и не знавшие русского языка, они подпевали без слов. И вот уже все в ресторане пели, танцевали, плавно раскачивались. Это был коронный номер танцевального вечера.
Развлекались? Немножко отдыхали — человек остается человеком. Но под ложечкой всё время сосало. Судебный процесс не выходил из головы. Он определял всё наше бытие. Им жили. С нарастающим интересом следили, как скрупулезно, последовательно и неотразимо Трибунал распутывает паутину злодеяний.
Несколько цифр из семитомного сборника материалов о Нюрнбергском судебном процессе.
Состоялось 403 открытых судебных заседания Трибунала. Были допрошены 360 свидетелей обвинения и защиты. Было представлено шесть отчетов, резюмирующих около 200 000 письменных показаний по делу преступных организаций: гестапо, гитлеровского правительства, генштаба и других.
Обвинители предъявили сотни вещественных доказательств, километры документальной кинопленки, тома фотографических альбомов. Перед участниками процесса предстает весь кровавый путь Гитлера с его приспешниками — от путча в Мюнхене до Освенцима и Майданека. Вместе со свидетелями и вещественными доказательствами, документальным киноэкраном и фотоматериалами в зал суда входили безмерное горе и безмерная боль живых и мертвых мучеников фашистского ада.
Демонстрировались вещественные доказательства. Ужасом повеяло, когда их внесли в зал. Вот засушенная голова человека — маленькое коричневое лицо с полуоткрытыми глазами, огромная шапка русых волос. Эту голову хранил у себя как украшение начальник концентрационного лагеря Бухенвальда. Изверг приказал отрубить поляку-рабочему голову, засушил ее и сделал принадлежностью окружающего служебного комфорта.
Вот кусочки человеческой кожи. Из нее делали абажуры.
Вот стеклянная банка с желтыми комками. Это мыло из человеческого жира.
Сразу же после окончания судебного заседания мы пошли на наш узел связи и послали по телеграфу корреспонденции об ужасных экспонатах в свои газеты. А вечером долго не ложились спать. Никак не могли успокоиться, все задавали один и тот же вопрос: как это стало возможным? В двадцатом-то веке!
16 июля 1941 года на совещании главнокомандующих германской армии и флота Гитлер, имея в виду оккупированные области Советского Союза, истерично кричал: «Гигантское пространство, естественно, должно быть как можно скорее замирено. Лучше всего этого можно достигнуть путем расстрела каждого, кто бросит хотя бы косой взгляд».