Потом, ориентировочно в 1956 году, было выявлено, что, оказывается, невыгодно содержать в хозяйствах лошадей. Хорошо помню, как один ответственный работник республики, вернувшийся из командировки в Москву, сообщил на бюро об «открытии», что лошадям в колхозах и совхозах нечего делать, от них никакой пользы — лишь переводят корма. Это, мол, дармоеды. Нелепая антилошадиная кампания стала еще одним шагом к разорению деревни. Безрадостная, трудная жизнь сельских жителей еще более усложнилась. Теперь они вынуждены были становиться временами даже тягловой силой — таскали на себе сани, груженные дровами, а то и сеном, если имели козу или корову.
Конечно, ничего хорошего не могла дать и не дала ликвидация в деревне личных подсобных хозяйств. Меньше стало производителей, больше потребителей. Только и всего. Разглагольствования о том, что колхозник, рабочий совхоза может купить молоко, мясо, масло в магазине, было лишь пустой безответственной болтовней с тяжелыми последствиями.
Приблизительно в это же время союзное правительство приняло постановление, запрещающее содержать домашний скот в городах. Постановление оправданное, цель его благая — обеспечить нормальное санитарное состояние городов. Но оно еще больше сократило источники поступления на рынок животноводческой продукции. Тем более что на местах выполнялось с ненужной поспешностью, а иногда и прямо искажалось.
Припоминаю, какую невиданную оперативность проявили тогда петрозаводские власти. Скот в городе был ликвидирован в считанные дни. Причем в приливе избыточной старательности и спешке забыли сделать даже то элементарное, что напрашивалось само собой, — передать высокоудойных коров совхозам. Породистые животные пошли под нож.
В постановлении говорилось, что оно не касается городов, население которых не превышает 15 тысяч человек. Но где там! Ликвидацию скота провели и в малых городах.
Я тогда был депутатом Верховного Совета республики от Суоярвского избирательного округа. Получил известие, что в Суоярви отбирают коров. Конечно, понял, в чем дело, поспешил туда. Но было уже поздно — суоярвские чистоплюи успели очистить город от скота. Я спросил у первого секретаря райкома, зачем они это сделали. Крупный, самонадеянный человек покровительственно усмехнулся:
— Живете в столице и не знаете, что есть специальное постановление правительства.
Я сказал, что постановление мне известно, но я также знаю, что оно касается только тех городов, население которых превышает 15 тысяч человек. В Суоярви нет и 14 тысяч.
— В постановлении сказано, — разъяснил секретарь, — «по усмотрению местных органов». Вот мы и «усмотрели». А что? Не хотим быть хуже других. К тому же, горожане сдали коров добровольно.
Я не выдержал:
— Знаем мы эту добровольность! Оставили людей без молока, да еще оправдываетесь.
— Из совхоза «Суоярви» привезем.
— Да вы что, издеваетесь? До совхоза, небось, сто километров, дорога адская.
— Привезем.
Я подумал, как найти управу на этого человека? Но тут же спросил себя, а зачем, собственно, это, к чему? Дело сделано, коров не вернешь. Да и действовали суоярвские руководители, в общем-то, в духе правительственного постановления. Правда, «перегнули». Но у нас негласно принято ведь было считать, что лучше перегнуть, чем недогнуть.
Впоследствии, в семидесятых, да и в восьмидесятых годах, официальные органы не раз обращались с призывами, особенно к сельскому населению, к жителям рабочих поселков — заводить коров, разводить в личных хозяйствах свиней. Но призывы эти повисли в воздухе. Люди разуверились во всём. К тому же их притесняли всевозможными запретами. Прежде всего — не выделяли покосов. Директор совхоза гнал их даже с неудобий, которые никогда хозяйством не пользовались. Лесхоз не пускал даже на болота: сама лесная охрана, дескать, скосит на них траву, хотя она, как правило, не успевала делать это.
Осенью 1972 года я приехал по делам на Кяппесельгский лесопункт. Встретил в поселке знакомого тракториста. Он нес в руках веревку. Сильный, уверенный в своих силах человек, на этот раз был явно растерян и раздосадован. Я спросил, что случилось. Тракторист взмахнул веревкой:
— Вот всё, что осталось от моей коровы.
Я недоуменно пожал плечами. Тракторист объяснил:
— Отвел на убойный пункт.
— А ребята, что? Без молока остались?
— Без молока, — тракторист горько усмехнулся. — Брусничным рассолом поить буду.
Он помолчал. И вдруг грубо, матерно выругался. Как видно, и сам не ожидал такого взрыва, смутился, потом стал доказывать, почему отказался от коровы. Надоело ночами косить, ночами траву на хребте таскать. Как вор. Хватит!