Поспокойней в редакции стало лишь с июня 1938 года, когда газету возглавил присланный из обкома Н. А. Орлов — человек неторопливый, обстоятельный. Он пробыл на посту редактора свыше двух лет. В самом начале войны его сменил первый секретарь Пудожского райкома партии Я. С. Крючков. В 1943 году ЦК компартии направил его обратно в Пудожский район, где в то время создалось исключительно трудное положение, в частности, со снабжением населения продовольствием. На Крючкова — хорошего организатора, отлично знавшего Пудожский район, возлагались большие надежды. Он их оправдал. Район вышел из бедственного положения.
Я. С. Крючкова сменил И. М. Моносов — профессиональный журналист, публицист, инициативный организатор. Он редактировал «Ленинскую правду» десять лет. Потом жребий пал на меня. Я в «Ленинской правде» проработал более полувека, тридцать два года был редактором. Начинал еще в то время, когда погоду в газете делало журналистское поколение двадцатых годов.
Некоторое время секретарем редакции работал Николай Яковлевич Голлюб. Живой, быстрый в движениях и работе, он пришел в редакцию из финансовых органов. В то время газеты много писали о финансах. Голлюб был одним из самых активных внештатных корреспондентов. Его взяли в штат. Писал он скучновато. Зато отлично владел устной речью. Знал множество случаев из жизни, потешных историй, бывальщин, просто анекдотов. Мастерски рассказывал их. Не раз его слушал бывавший тогда в Петрозаводске писатель Геннадий Фиш. Впоследствии он написал книгу интересных новелл «Ялгуба». Сюжеты некоторых новелл писатель почерпнул из рассказов Голлюба.
Впрочем, забавные сюжеты можно было черпать и из жизни редакции. Один из ответственных секретарей отличился тем, что впопыхах три раза сдал в набор одну и ту же небольшую заметку о ремонте столовой в Вяртсиля. И самое анекдотичное — она трижды была напечатана в газете. Дело кончилось тем, что автор заметки обратился к редактору с таким письмом: «Требую — перестаньте перепечатывать мои заметки. Надо мной смеется весь поселок. Еще раз напечатаете, передам дело в суд». Вот такой курьез. Были курьезы и почище. Наверное, ни одна редакция не избавлена от них. Однако чувствую: пора мне вернуться к непосредственному рассказу о своей редакторской работе.
Итак, я более пятидесяти лет отработал в одной газете, тридцать два года редактировал ее. Читатель может усмехнуться: «Нашел чем хвастаться. Просто ведь засиделся». Не хвалюсь, но и не стыжусь говорить об этом. Попробуйте побыть три с лишним десятилетия в шкуре редактора. Редакторский воз тяжелый. Тянуть его надо каждый день. По возможности — без грубых ошибок.
Я дважды отчитывался от имени редакции на пленуме обкома партии, много раз — на бюро. Что ж, партийный комитет может контролировать работу своей газеты. Однако нередко контроль этот был навязчивым, излишним, сковывал инициативу газеты.
В узде держала нас цензура. При Брежневе она не просто усилилась, а стала тотальной. Были установлены правила, по которым любое ведомство могло запретить публикацию принципиального материала о нем. Если статья касалась, скажем, железнодорожного транспорта, она могла быть напечатана только с разрешения Министерства путей сообщения. Если речь шла о связи, надо было обращаться за разрешением к Министерству связи. Бюрократы имели возможность душить собственными руками любое живое слово. Вдобавок к этому на газеты постоянно обрушивалась лавина официальных материалов, обязательных для публикации отчетов — подробных, унылых, никому не нужных.
Многое зависело от того, каким в этих условиях был редактор. Вел газету или его вели? Боролся или только руководил? Смело действовал или боялся, как пуганая ворона каждого куста?
Говорю прямо: поддакивающей единицей я никогда не был, хотя случалось, и соглашался с тем, с чем сейчас не согласился бы ни в коем случае; на поводке меня не вели, хотя, признаюсь, временами самостоятельности не хватало; каждого куста я не боялся, хотя не могу похвастаться, что обладал смелостью, которая города берет. Когда казалось, что не выдержать официального напора лжи и ханжества, я старался не отступать. Да, не всё получалось так, как хотелось бы. Были отступления. Есть в чем раскаиваться. Но успокаивает лишь сознание того, что всё, на что ушли лучшие годы жизни, я делал с добрыми помыслами.
Редакторам моего поколения достался трудный век. При нынешней свободе слова нашим преемникам дышится свободнее.