— Что с тобой? Может быть, ты выпил?
Это был настоящий мужской разговор, и, хотя я еще никогда не пробовал вина, у меня сорвалось как-то само собой:
— Да, понимаешь, пришлось… подвернулся случай. Мы с друзьями выпили по рюмке.
Лицо у Фели вытянулось от удивления, а я положил ему на плечо руку и начал трясти его, забыв, что он может «умереть в любую минуту».
— Перестань меня трясти, — сердито сказал Феля, поправляя сползшие на кончик носа очки. — Что такое?
Веселые молоточки застучали у меня в висках. Я приблизился к Феле и посмотрел в его очки.
— Поклянись мне, что ты никому не скажешь, — произнес я таинственным голосом.
Феля тут же согласился принести клятву.
— Пожалуйста, — сказал он, — что у тебя за тайна?
Он оживился и скрестил на животе длинные пальцы.
— Клянись! — потребовал я.
— Пожалуйста. Клянусь!
Я сжал его локоть и тихо сказал:
— Понимаешь, Феля, я поцеловал ее.
Ни один мускул не дрогнул на его лице. Я решил, что Феля не понял меня, потому и стоит неподвижно и не трясет мою руку. Я сказал:
— Феля, я люблю Лизу, а Лиза любит меня. Мы любим друг друга.
Я произнес эти магнетические слова и посмотрел на Фелю. Да, он не кричал от радости потому, что был ошеломлен, решил я, и Феля показался мне самым прекрасным человеком на свете.
— Феля, — воскликнул я, — ты теперь мой лучший друг. И я тебя тоже люблю!
С этой минуты Феля был уже не просто Фелей, а неким сосудом, в котором хранилась моя бесценная тайна.
Ах, как мне в этот день недоставало мудрого шмеля, который разоблачает фальшь и ставит свое беспощадное клеймо под голубыми глазами неприкосновенных подлецов. Если бы тогда из-под дужки Фелиных очков выглядывало шмелиное клеймо — красно-сизо-фиолетовая дуля, — я бы промолчал. Я нашел бы для своей тайны другой сосуд. Более надежный.
На другой день Лиза молча прошла мимо меня.
— Лиза, здравствуй! Лиза…
Она ускорила шаги. Моя радость стала быстро уменьшаться. Она как-то сморщилась и поникла.
Я догнал Лизу. Взял ее за руку. Она вырвала свою руку из моей и чужим голосом сказала:
— Я не знала, что ты такой жалкий хвастун. Я верила тебе, а ты оказался дрянью.
— Лиза, что ты говоришь?!
— Я знаю, что я говорю. Я очень жалею… Нашел, кому похвастаться — Фельке.
Свет померк. Мир перевернулся. Я решил убить Фелю.
Я забыл, что он болезненный, освобожденный от физкультуры. Я подстерег его в коридоре, схватил за грудки и прижал к стене. Две серые рыбки метались в круглых аквариумах. Они ускользали от моего взгляда.
Он заговорил первым:
— Что ты от меня хочешь? Я сказал правду.
Его слова оглушили меня.
— Как, правду?
— А разве нет? Я только повторил твои слова. Ты хочешь, чтоб я лгал?
Я держал Фелю изо всех сил, даже разорвал на нем рубашку, но он ускользал от меня.
— Ты же дал клятву хранить все в тайне! — отчаянно крикнул я и почувствовал, как мои руки разжимаются, не могут удержать Фелю.
— Так ведь для нее это не было тайной.
Он выскользнул у меня из рук. Он был ангельски чист, а я стоял оплеванный, вывалянный в грязи. Я был обезоружен и парализован. Ничего не мог с ним сделать. Опасливо посмотрел на Фелю и зашагал прочь.
Как мало люди задумываются над пользой шмелей. Не обращают на них внимания или отмахиваются от них, как от ос. А шмели очень нужны людям, чтоб предупредить их об опасности. Много лет спустя я снова встретил Фелю. Судьба свела меня с ним в коридоре, в котором ходят умные, серьезные люди. Феля изменился. Куда исчезло его болезненное лицо с синими кругами под глазами. Он стал гладким, лоснящимся, впадины щек заполнились жирком. Плечи, на которых все раньше висело, округлились, стали удобными для рубах и пиджаков. А вздутый животик, как бы подкачанный велосипедным насосом, придавал его фигуре определенную устойчивость. И называли его не Фелей, а Феликсом.
Он стоял ко мне в профиль, и я видел только один его глаз. Серая скользкая рыбка плавала в круглом аквариуме. Подстриженная наискосок светлая демократическая прядка спадала на лоб, и Феля неторопливым артистическим движением водворял ее на место. Я хотел пройти мимо, но он заметил меня, протянул руку, повернулся ко мне, и я с великой радостью увидел, что его второй глаз заплыл и вокруг сверкала этакая великолепная радужная дуля.
— Где же это ты так? — спросил я Фелю и почувствовал, что начинаю смеяться.
— Да понимаешь ли… я был за городом, в гостях, и мне… меня укусил шмель, — сбивчиво ответил Феля и тоже засмеялся.
Его смех был похож на покашливание.
«Эге! Еще не перевелись смелые шмели, — подумал я, — видно, нашелся шмель и на моего Фелю!»
Я не должен был смеяться, но ничего не мог с собой поделать и чувствовал боль в уголках рта, которые рвались к ушам от смеха.
— Смешно, правда? — кисло спросил Феликс.
— Не то слово, — отозвался я с жаром. — Ты не представляешь себе, как это прекрасно. Какие великолепные цвета, какие тонкие переходы. Мастерская работа.
Феля перестал улыбаться. Лицо его вытянулось.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Да, право, ничего. Это, видно, был отличный шмель. Ты убил его?
— Какое это имеет значение?
Я понял, что Феля не убил его, и сказал:
— Я знаю одного шмеля. Он живет у меня в сарае. В двери. Вход через замочную скважину…
Феля покраснел так, что его яркая дуля померкла, дернул плечом и пошел прочь. А я все еще продолжал улыбаться широко и счастливо.
— Что это вы, милый, сияете? — спросила меня старушка в синем халате. — Автомобиль выиграли?
— Нет, — ответил я, — берите выше. Я выиграл сражение.
Старушка испуганно посмотрела на меня и зашаркала туфлями по коридору.
Вечером я подкрался к сараю, чтобы не потревожить своих крылатых жильцов. Приложил ухо к двери и стал слушать. Оттуда доносился нескончаемый радостный гул. Он был похож на оживленный разговор. Мой знакомый шмель рассказывал своим друзьям, как ловко он всадил жало Феле в глаз. Остальные шмели обсуждали его поступок и говорили ему много приятных слов, состоящих из одной протяжной, шершавой буквы — «жжж-жжж-жжж».
ВСАДНИК, СКАЧУЩИЙ НАД ГОРОДОМ
Завтра об этом случае заговорит весь город, а сегодня о нем знают лишь несколько любопытных прохожих, пожарные добровольные дружины и четвертое отделение милиции. Но даже им неизвестно, ради чего Киру решился на такой отчаянный поступок.
Поздней осенью город похож на корабль, выходящий в открытое море. Сырой туман обволакивает дома. Мостовая мокрая, как палуба, по которой только что прокатился соленый морской вал. Провода поют, как снасти. И Киру кажется, что город даже слегка покачивает.
Киру поднимает голову. Он видит, как обрывки серых облаков быстро проносятся над самыми крышами. А может быть, они как раз и неподвижны, а это город торопливо плывет в открытое море.
Киру смотрит на шпили — чем не мачты! — на антенны, на трубы и на флюгера.
В городе много флюгеров. В былые времена город моряков часто обращал взор к железным помощникам — флюгерам: они первыми приносили весть о попутном ветре. Теперь на флюгера никто не обращает внимания. Но их не предупредили, что они больше не нужны людям, и флюгера продолжают нести свою трудную службу. Там, высоко над городом, между небом и землей, скрипя ржавыми петлями, они тяжело поворачиваются на своих штырях. Как живые существа, они разговаривают с ветром и дождем, а первые снежинки, прежде чем опуститься на землю, тихо шуршат рядом с ними.
Случается, что у одного из городских флюгеров так крепко заклинит ржавые петли, что он уже не может пошевельнуться. Флюгер погибает, как боец на посту. Люди же не замечают смерти старого флюгера. Стоит на крыше — и ладно.
Киру и его друзья идут по городу и рассматривают флюгера. И кто-то кричит:
— Смотрите, рыба из моря на крышу прыгнула!