Я разглядываю людей. Они немного похожи на эмишей с рынка: женщина и девочка с пучками и в длинных юбках.
— Ну где ты там? — кричит мама.
— Да, — говорю я и бегу всех догонять.
Вход в музей стоит двадцать долларов с носа, но папа платит, не моргнув глазом.
А внутри сразу же начинается динозаврий ужас.
Тут настоящий доисторический лес, с огромными динозаврами, которые двигаются и жутко орут. У одного из тиранозавров в пасти что-то окровавленное. Клара балдеет. Папа тоже. Он поднимает ее высоко, прямо к динозаврам и объясняет, когда они жили да отчего умерли. Маме откровенно скучно и она говорит, что, пожалуй, отправится в кафетерий.
— Да-да, — говорит папа.
— Погляди-ка! — кричит Клара и показывает в угол. Там сидят двое — очень похожие на людей куклы. — Они живут вместе с динозаврами?
— Э-э, нет, — говорит папа, — в то время, когда жили динозавры, людей еще не было.
— А вот и нет, — говорит Нелли и показывает на информационный щит, на котором значится «Почему Библия говорит правду», а потом объясняется, что Земле всего-то пара тысяч лет, а не миллиарды, и что можно научно доказать, что не было никакой эволюции, а мир сотворил Господь Бог.
Папа бледнеет. Нелли принимается переводить Кларе текст. Папа шикает на Нелли, но та не унимается. Папа затыкает Кларе уши, уводит ее и говорит:
— Ты ведь хочешь увидеть и других динозавров, правда?
— Да! — кричит Клара.
В следующем зале стало ясно, что он погорячился. Там уже не было никаких динозавров, а только Адам и Ева, в раю, голышом, а еще жуткая электрическая змея. Нелли говорила Кларе, что змея — это и есть дьявол, и Клара рыдала, а папа снова шикал на Нелли, но она все не унималась: «Дейвил, уй-уй, дьявол, черт!». Клара рыдала все сильнее, и папа в конце концов взял ее за руку и вывел из зала.
Я смотрю на Нелли.
— Ты и вправду веришь во все это?
Та качает головой.
— He-а, но я знаю, что от этого он сразу начинает беситься!
Я разворачиваюсь и ухожу в следующий зал.
Останавливаюсь у стенда. «Единственное, что нам нужно, — читаю я, — это положиться на него, и он укажет нам верный путь».
Это наверняка путь в Грейсленд.
В кафетерии нет ни мамы, ни папы, ни Нелли.
Иду на улицу. Они все стоят у машины, и если глаза меня не подводят, мама ругается с папой.
И точно. Когда я подхожу, мама как раз выговаривает папе, что он хоть раз в жизни может придержать свое мнение при себе, а папа огрызается маме, что она никогда не поддерживает его, даже когда он говорит то, с чем она согласна. Он видит меня и командует: «Все в машину!»
Мы едем молча, а потом мама начинает смеяться.
— Здорово, как ты сказал им все, что думаешь!
Папа тоже смеется.
— Вот дают, сразу же выкинули нас оттуда!
— Но ты же прав на все сто: это музей промывки мозгов! — говорит мама.
А потом они рассказывают нам в сотый раз историю про то, как они были в гостях у бабушки и дедушки в Бад Каннштатте и подменили цифры в сборнике псалмов, которыми с алтаря показывают нужные страницы во время службы — так, что получилось «сорок семь одиннадцать» и «ноль восемь пятнадцать». Обычно мне ужасно скучно ее слушать, но сегодня история мне даже нравится.
4
На следующий день мы снова трясемся в машине. Я непременно заработаю тромбоз, как те старушки, что маринуются часами в автобусе, отправляясь на шопинг в соседнюю страну.
А еще я жутко устала, потому что прошлая ночь оказалась престранной.
С одной стороны, у меня была своя комната. Нелли ни за что не хотела жить в одной комнате со мной, и папа немедленно оплатил ей одноместную.
— Ага, значит, Нелли будет спать в отдельной комнате! — сказала я, а папа был такой усталый после бесконечной езды и так хотел прилечь, чтобы почитать новые железнодорожные справочники, что я тоже получила свою комнату.
Вот как все просто.
Оставшись одна, я разделась догола и встала перед зеркальными дверями шкафа.
Увидев свои ляжки и задницу, долго не могла поверить — когда это они успели обрасти такими складками? Как у старухи! Живот висит тряпкой, когда я стою, но тут хотя бы гладкая кожа. Только мои груди мне более-менее понравились.
Как звучит-то: груди. Раньше такие штуки были только у мамы или у женщин по телевизору. Единственный недостаток моего бюста — его трудно отличить от жирных складок, из которых состоит живот.