— Разве вам это интересно? Вас заботит одно: как бы я не проглотил косточку от чернослива, а то живот может заболеть, да чтоб полотенце вешал на крючок, а не швырял на стиральную машину. Агату еще волнует, чтобы я в школе поменьше валял дурака, а то ей, видите ли, за меня стыдно.
— Если б ты хоть словечком обмолвился насчет этих ребят, мы бы все заинтересовались, будь уверен, — сказала я. — А как нас может интересовать то, о чем мы ничего не знаем?
— Ив школе ты не говорил, — поддержала меня Агата. — Никогда, ни звука.
— Три ха-ха! — воскликнул Ясек. — Скажешь тоже — в школе! Чтоб потом меня, как высокосознательного, заставили стенгазету оформлять, да? Я эту публику знаю, им только б найти дурачка, который будет тянуть весь воз! А я козлом отпущения быть не собираюсь!
— Но дома… Дома ты же мог сказать, — не сдавалась я.
— Чтобы меня похвалили? Терпеть этого не могу! Сразу отбивают всякую охоту что-либо делать. Потому что у нас дома ужасные порядки. Во-первых, обо всем докладывается родным и знакомым. А им только скажи! По Агате видно, чем это может кончиться. Я бы от стыда сгорел, если б меня начали так превозносить. Лучше помереть!
— Не ковыряй в носу, — сказала Агата и вздохнула. — Значит, вот откуда у тебя пятерка по обществоведению?
— Да, — признался Ясек. — Это засчитывается как общественная работа.
— Но почему шайка? Неужели нельзя было придумать что-нибудь поблагороднее? Какое-нибудь другое название? — сердито пробормотала я.
— Я пытался, — улыбнулся Ясек. — В «дружину» удалось завербовать всего шестерых. Но как только я произнес слово «шайка», нас сразу стало пятнадцать. А теперь, когда мои мальчики прочитали все, что смогли, о Робин Гуде, куда денешься — пусть остаются «шайкой», — сказал Ясек и вдруг вскочил как ужаленный. — Ты алгебру сделала, Агата?
— Нет.
— Ох! — тяжело вздохнул Ясек. — Что же, мне самому прикажешь этим заниматься?
— Да, самому. Сегодня я у тебя списываю, — заявила Агата тоном, не допускающим возражений. — В порядке общественной нагрузки начинаю следить за успеваемостью собственного братца, застрявшего в педагогической пустыне, где он, бедняжка, как ни старается, не может отыскать ни клочка тени, чтобы спокойно заняться математикой!
— Не понимаю, — сказала я, когда Ясек вышел. — Решительно не могу понять нашего брата! Вроде бы неглупый парень, а вместе с тем способен на спор пообещать Крулику, что покажет ему по телевизору язык. У меня все это просто в голове не укладывается!
— Не знаю, не знаю, — ответила Агата. — У меня укладывается.
— Ну да? — усомнилась я.
— Представь себе.
И тут я вдруг почувствовала себя ужасно старой. Может быть, в самом деле, чем человек становится старше, тем хуже у него в голове укладываются некоторые невероятные дела и события?
Мой волшебный фонарь
— Если все человечество столь же наивно, как наш физик, то моя сестра Агата далеко пойдет, ручаюсь, — сказал Ясек.
Он только что вернулся из школы и сразу зашел ко мне.
— А что случилось? — спросила я.
Но Ясек уже занялся своим портфелем, откуда извлек один за другим все учебники. За учебниками последовала книжка под названием «Уход за грудными детьми».
— Анджей попросил для него достать, он сам заболел, — объяснил Ясек, заметив мое удивление. — Простыл и лежит с температурой. А ему никак нельзя болеть — некому будет возиться с ребенком, когда они с мамой вернутся домой.
Напоследок Ясек вытряхнул из портфеля засохшие апельсиновые корки и полиэтиленовый мешочек, набитый завинчивающимися крышечками от бутылок. И, покосившись на меня, на всякий случай пояснил:
— Не думай, это не мое, это для ребят из шайки. Они увлекаются велосипедными гонками, в особенности перед Велогонкой Мира. Не понимаешь? Это велогонщики. Ага, вот оно! — радостно воскликнул он, вытаскивая со дна портфеля какую-то странную штуковину. — Знаешь, что это такое?
— Нечто, имеющее отношение к электричеству, — неуверенно предположила я.
— Это обыкновенный переключатель. Я его сам сделал, поэтому он немного не того…
— Не вижу связи между переключателем и Агатой. Ты ведь, кажется, начал с Агаты? — недоуменно спросила я.
Ясек растянулся на коврике в своей обычной позе.
— Сейчас увидишь. Ах да, ты, кажется, любить, чтобы у каждой истории было название? Что ж, назовем эту историю так:
Я считаю, что наш физик — настоящий ангел. Даже сев на бутерброд с вареньем, который шутки ради подложил ему на стул Генек Крулик, он, вместо того чтобы без звука выставить Генека за дверь, сказал с искренним сожалением: «Мне очень жаль, Крулик, что я нечаянно оставил тебя без завтрака!» Если б на месте физика был физкультурник, он бы, я полагаю, заставил Генека этот бутерброд слопать и вдобавок выстирать измазанные брюки, что было бы вполне законным требованием; думаю, и Верховный суд отклонил бы апелляцию Генека. Но физик у нас такой, что если б даже Генек Крулик стал убеждать его в своей виновности, он все равно бы не поверил, что кому-то из его воспитанников могла прийти в голову такая дурацкая идея. Мне кажется, когда имеешь дело с человеком вроде нашего физика, нужно вести игру по всем правилам, а об ударах ниже пояса я уж и не говорю — это абсолютно исключается.