Ранним утром Павлос Себастьянович собирал абрикосы, сбитые за ночь настойчивыми ударами проливного дождя.
В ухоженном саду под зелеными деревьями пахло свежестью и на декоративном газоне блестела роса, но жаркое летнее солнце проворно пробиралось сквозь колышущуюся листву и слепило глаза седовласому дачнику. Он щурился и внимательно смотрел, куда потянуть руку, боясь укусов соседских пчел, облепивших сочные потрескавшиеся абрикосы.
Когда ведро было наполнено доверху, Павлос Себастьянович уже собирался пойти во двор за вторым ведром — абрикосов было слишком много, но внезапно его остановил женский голос.
— Доброе утро, — раздалось за спиной.
За плетеным забором стояла юная девушка. Она мило улыбалась и застенчиво перебирала в руках кончики длинных волос, ниспадающих через плечо на высокую грудь, вздымающуюся при каждом вдохе.
Павлос Себастьянович застыл в оцепенении. Не проронив ни единого слова, он разглядывал незнакомку, и в каждой черте находил сходство с той, чей образ часто всплывал в кошмарных снах. — Большие черные и выразительные глаза, обрамленные длинными ресницами; приподнятые очерченные брови; прямой нос, линия которого, если смотреть в профиль, была едина с линией лба; губы небольшие и стиснутые; волосы завитые и скрепленные узлом низко на затылке.
— Мелисса? — произнес он, хватаясь за сердце.
Девушка ничего не ответила, но, грациозно двигаясь, обошла преграду на пути к обеспокоенному старику и встала перед ним, всматриваясь в голубые, поблеклые за последние годы жизни, глаза.
— Что с тобой, Павлос? Тебе плохо? — мелодичный голос девушки звенел, как лесной ручеек. — Или ты не рад мне?
Она коснулась его щеки кончиками пальцев, ощущая человеческое тепло и страх в каждой клетке морщинистой кожи.
Павлос Себастьянович из последних сил схватил ее за руку и тут же отпустил, почувствовав ее ледяной холод.
— Этого не может быть, — простонал он, опускаясь на колени. — Мелисса, неужели это в самом деле ты?
— Да, дорогой и любимый не одной мной, это я. И пришла я исключительно по одной причине — забрать тебя с собой! Помнишь, как мы мечтали с тобой сбежать на юг? — она приподняла его подбородок и взглянула прямо в глаза, отчего старик стал нервно дергаться, пытаясь что-то сказать, но ни язык, ни губы его не слушались. — Вижу, что помнишь. И я не забыла, как ты бросил меня одну без крошки хлеба и глотка воды в непроходимых зарослях. Но я всегда любила тебя, Павлос. Жаль, что мы так и не смогли быть счастливы на Земле. Из-за тебя я слишком рано простилась с жизнью. Но у тебя есть возможность искупить свою вину и сделать меня счастливой в другом мире, там, куда мы сейчас отправимся. Выбирай, как ты хочешь умереть?
Павлос Себастьянович заплакал, как ребенок. Он сел в траву и закрыл лицо руками, пряча от незваной гостьи нахлынувшие слезы. Но, собравшись с духом, он все же нашел в себе силы продолжить диалог.
— Мелисса, присядь рядом, — попросил он, указав потускневшим взглядом, на зеленый ковер лугового мятлика.
Зашелестело длинное платье, украшенное греческим орнаментом, и Мелисса послушно опустилась на траву.
— Павлос, у нас не так много времени, поэтому скорее определяйся с выбором, — сухо произнесла она, не прекращая смотреть на изменившееся лицо мужчины, любовь к которому не угасла даже после смерти.
— Почему за мной пришла именно ты? — спросил он, хотя в его голове не укладывалось, как человек после смерти может выглядеть столь же привлекательным, как и при жизни.
— Значит, мне ты нужен больше, чем остальным, — спокойно ответила Мелисса, коснувшись пальчиком губ старика.
Павлос Себастьянович вновь ощутил леденящий холод, будто не июльское утро на дворе, а январская ночь. Но жужжание пчел напоминало о лете, и не только — были причины, по которым он не любил пчел.
— Я всю жизнь винил себя в твоей смерти, ты являлась ко мне во снах, и я просыпался в холодном поту, меня охватывал ужас от одной только мысли, что я не уберег тебя от нападения роя диких пчел. Мы не должны были бежать от твоего отца. Так, по крайней мере, ты осталась бы жива, и возможно сегодня не ты, а я пришел бы, чтобы забрать тебя в другой мир, потому что ты была бы нужна мне больше, чем остальным.
— Больше, чем остальным, — задумчиво повторила Мелисса.
— Я хотел вернуться с помощью. Ты была слаба и не могла идти. Прости, — с грустью и волнением в голосе говорил Павлос Себастьянович.
— Я знаю. Я все знаю.
— Тогда ты наверно уже знаешь, как я хочу умереть?
Он решительно обнял хрупкую женскую фигуру, и их губы слились в коротком поцелуе. — Холод сковал Павлоса Себастьяновича по рукам и ногам, кровь в жилах заледенела, и только на губах остался вкус поцелуя — сладкий, как спелые абрикосы, из которых он так и не сварил в этом году варенье на зиму.