– Я сейчас снова привезу к тебе белых. Они мне обещали за это ром и сахар. Сам знаешь, дело в хозяйстве важное. Скоро вернусь.
Одевшись, он уехал, а Навлыкай (я понял так, что это было ее имя) принялась за шитье.
– Значит, вот так вы и живете? – прервал я неловкое молчание. – А куда муж уехал?
– «Дело в хозяйстве важное», – передразнила она. – Сейчас огненной воды привезет – и все, опять будет рычать медведем. Лучше бы нерпу в ярангу так носил, как ром… А ведь он мне не муж, я тебе неправду сказала. Муж мой утонул на охоте. А это его брат… У вас так не принято, чтобы жены переходили от брата к брату?.. «То и другое» он делает. С кем, интересно, он это делает?.. Ничего ты не понимаешь, да?
– Закурить бы, – не понял я ни слова из сказанного. – Вроде, шведы обещали приехать. Куда пропали? Может, догадаются привезти табака… Ты когда-нибудь слышала про Англию? Ты бы увидела Лондон – ты бы обомлела после своей яранги… Хотя, я бы сейчас тоже, наверное, обомлел.
– Вот возьму нож и зарежу себя, – Навлыкай всхлипнула. Я удивленно посмотрел на нее.
– Не переживай, Навлыкай. Здесь лучше. Зачем тебе Лондон?
– А тебе что здесь нужно? – продолжала причитать женщина. – Своих морей мало? Всех китов забили, лахтаков не стало, даже моржей не сыскать – охотники без добычи возвращаются, дети плачут, голод идет. Не смогли силой нас взять, так решили уморить, да дурной водой споить?
– Вот и я про то же – Лондон не нужен.
– Все, больше не буду. Это злой дух Келе мне говорит.
– Там одни сэры да пэры, каждый важней другого, плюнуть негде, а тут – вольница…
Я поперхнулся, вместо слов из моей глотки вырвался хрип. Я взглянул на свои лапы, а потом увидел глаза Навлыкай, полные ужаса. Я выскочил из яранги. Собаки бросили на меня и залаяли. Я рыкнул на них, те поджали хвосты и заскулили. Из яранги выбежала Навлыкай.
– Умкы? – удивленно смотрела она на меня. – Так ты не зверобой? Ты – умкы?!
Я сделал шаг к ней. Она попятилась. Тогда я опустился на передние лапы и подполз. Она робко погладила меня по голове.
– Какой ты шерстяной. Ты чей-то дух?!
Не зная, как еще сказать ей спасибо, я лизнул ее руку и пошел на свой остров Барни. Она долго глядела мне вслед, а потом прикрикнула на собак и вернулась в ярангу. А я, убедившись, что враг ушел, раскопал под снегом свой лёд и принялся лизать его и грызть. Утолив вечно преследовавшую теперь меня звериную жажду, я зарылся поглубже в берлогу и впал в забытье.
Как идет время? Можно ли измерить его ход? Лечит ли оно нанесенные раны? Нет, не лечит. Затягивает их, отодвигает в глубину памяти, но не лечит. Боль ненадолго может стать тише – но время не исцеляет. Никого.
Меня разбудил знакомый голос.
– У-у-мкы-ы-ы!! – звал он меня. – У-у-мкы-ы-ы!
Я выглянул из берлоги. Началось лето. Стояла тихая ночь. Корабль давно ушел. Я спустился к кромке воды и отправился вплавь к побережью.
– Ум-кы! – обрадовалась Навлыкай, гладя мою сырую, свалявшуюся шерсть. – Ты пришел? Я знала, что ты, бесприютный, спишь на Круглом острове. Посмотри, кто со мной.
Она сняла сверток из оленьей шкуры со спины и приоткрыла его. Там была малышка. Я лизнул ее.
– Посмотри, Умкы, какая ночь. Как течет по небу Песок-река.
Я лег ей в ноги.
– А моего второго мужа убили, умкы… За то, что он бесчестно взял дурную воду, которую оставили люди с огненного корабля. За нее и убили, умкы… Как это может быть? Ведь мы когда-то были воинами. Кем мы стали?.. А потом люди собрали свои яранги и ушли, а меня оставили. Если бы ты стал человеком – как ты думаешь, смог бы ты быть моим новым мужем? Мы бы с тобой жили на Круглом острове… Ты можешь снова стать человеком, умкы?
Моя женщина заплакала. Я прижался к ней.
– Ответь мне… Я ведь пришла попрощаться, умкы. Ты знаешь, что должна сделать женщина народа луораветлан, чтобы спасти себя и своих детей от голода?
Навлыкай раскрыла сверток, бережно развернула одежды из оленьей шкуры и сняла с шеи своей дочери красный кожаный амулет в виде рыбы, а потом размахнулась и бросила его далеко в море. После того достала нож и перерезала им горло дочери.
– Теперь уходи, умкы. Не смотри.
Облака проплывали надо мной. Таяли и снова ложились снега. Великая северная равнина берегла свои тайны и охраняла, сколько могла, свой древний кочевой народ, который жил в единстве с природой и предками, не забывал прошлого и не стремился изменить будущее. Ветер точил пологие скалы моего острова и приносил с материка песни шаманов, но они становились тише. В нетронутый тысячелетний мир врывались дикие люди, жаждавшие шкур и бивней, золота и подземных сокровищ. Дикарями были – мы. Покорители природы! Да мы были всего лишь блохи! Мы шагнули на суровую прародину человечества и даже не поняли, что это она. Лучше бы эта земля оставалась сокрыта от всех вековыми неприступными льдами. Мы разносили заразу, и нас надо было прижечь – еще тогда. Варвары были – мы. Потерявшие свои души – жалкие убогие калеки.