– Похоже на волшебство, правда?
– Ага.
– Я и говорю. А преподша такая: «Вот, это глобальное потепление».
– Наверное, не без этого, – пожал плечами Юра.
– Каждому по его вере.
– И правда… А ты сейчас на репетицию?
– Ага.
В студенческом театре ставили «Орфея и Эвридику». Люся играла одну из нимф, с которыми Эвридика будет собирать весенние цветы.
– Ой, Юрка, а какой спектакль классный у нас получается! Придешь?… Ну а тебе – дали рецензию? Почему молчишь? – Люся отложила телефон в сторону.
– Нет, – вздохнул Юра, – не дали.
– Почему так долго?
– Не знаю. Васкецов мне все запорет, гад.
– Так почему?
– Не знаю.
Юра заканчивал физфак и писал диплом о каких-то волнах. Понять то, что он писал, было практически невозможно, но слушать его рассказы Люся могла бесконечно. Целый месяц прошлым летом они провели на берегу Волги. Поставили палатку, загорали. Юра рыбачил и сдавал улов Люське, а та вела свои записи. Когда материала для курсовой за день собиралось достаточно, из научной работы варили уху или жарили ее на костре.
Юра же мечтал о межзвездных полетах. В ночной тишине, под треск костра, он пытался объяснить Люсе, что гравитация – это иллюзия землян.
– Ньютону на голову падает яблоко, – терпеливо объяснял он, – его притянула Земля. На первый взгляд, это должно быть понятно, но когда Ньютона спросили, почему тяготение действует к центру Земли и может ли оно действовать наоборот, то он отшутился, что наш мир такой, каким его создал Бог. И вот с этой загадкой ушел в его распоряжение. А теперь человек смог выйти в космос и почувствовал, как исчезают гравитация и масса. И все сошли с ума, ищут какую-то несуществующую частицу, которая берется из ниоткуда и придает массу другим частицам. Строят коллайдеры, чтобы найти ее, а она у них то появляется, то исчезает, дурит всех и вроде как превращает своим появлением энергию в материю и создает мир.
– А может – найдут?
– Не знаю, Люся. Давай допустим, что найдут. Но что они скажут, когда их спросят: «А что, разрешите узнать, придает массу той самой частице, которая придает массу другим частицам?». И тогда опять придется как-то отшутиться.
– И что это значит? – делала круглые глаза Люся.
– А значит это, солнышко, что любая энергия – это пространство без времени, и искать частицу, которая переносит массу – бредовая затея, потому что искать надо механизм, который задает пространству параметр времени. Вот что создает мир. А уже появление времени дает как побочный эффект – массу. Как только энергия обретает свое время и что-то из множества всего вероятно возможного становится реальным, оно заодно и обретает свою массу, его теперь можно измерить и взвесить.
– Значит, надо разгадать, как появляется время?
– Вот именно. И тогда заодно ты поймешь, как появляется масса. Вот где надо искать, – Юра показал на свою голову, – а не тратить миллиарды на коллайдеры, которые работают только в одной, в уже состоявшейся реальности.
– А нас учат, что любая наука должна быть прикладной и нести пользу.
– Да не вопрос, Люська. Хочешь перемещаться по космосу? Все ищут способ увеличить скорость, а я говорю тебе, что надо сокращать время.
– А Васкецов тебе что говорит?
– А он говорит, что это фантазии и ненаучно. Да я и сам чувствую, что мне такой диплом не подпишут. Хотя, знаешь что? Джордано Бруно тоже бы не подписали диплом про Землю, которая крутится вокруг Солнца, и про бесконечные миры. А Можайскому, который за двадцать лет до братьев Райт хотел поднять в небо первый самолет, не подписали рапорт.
– А кто такой Можайский?
– Был такой русский адмирал.
– А-а-а… знаешь, Юра, почему про Джордано Бруно я слышала, а про Можайского – нет?
– Почему?
– Потому что этот Можайский от своей идеи отказался, а вот Джордано Бруно – пошел на костер.
Теплый весенний дождь заливал окна университетской столовой. Алла Петровна допивала чай с почти прозрачным ломтиком лимона, когда к ней обратился приятный мужчина в галстуке с чашкой растворимого кофе в руках.
– Позволите? Свободно?
Алла Петровна отодвинула разнос, и мужчина сел напротив.
– Не ресторан, но мне даже больше нравится, – заговорил незнакомец. – За одним столиком говорят про теорию множеств, за другим что-то про президентов, а вот за тем – про «Орфея и Эвридику», и у всех глаза горят. Разве в ресторане такое бывает? Только в студенческой столовой.
Алла Петровна улыбнулась.
– А вы слышали, что партия Орфея была написана специально для кастратов? – спросил мужчина.