– Она не выберет его, Мозес. Этого не будет.
– Пусть выберет, Иланде. Сейчас – пусть выберет. Это будет лучше для всех – сейчас. Послушай, ведь вы оба останетесь здесь. Ты понимаешь? Это будет – потом. Мало ли что может произойти потом. А сейчас пусть выберет. Убеди ее. Не создавай раздор. У вас горячие головы. Поговори с ней сам.
– Хорошо, Мозес, хорошо. Я поговорю с ней. Иди.
– Хорошо? Тогда хорошо. Не спеши. Обдумай.
– Иди, Мозес. Я все понял, иди.
– Тогда я пойду.
Но стоило Мозесу выйти из хижины, как Иланде вышел за ним. Как же он мог там остаться! Слова Мозеса обожгли его сердце. Как стало душно! Тесно в этой деревне, в этом частоколе! Иланде вышел из хижины и направился из деревни прочь, в саванну, в ночной воздух.
Оставьте его одного! Дайте его ногам унести его прочь от беды!
– Иланде!
Он оглянулся. Старший сын вождя шел к нему и протягивал миску с мясом закланной коровы. Лучше бы он остался у костра.
– Мы садимся на ужин, Иланде, куда ты бежишь? Помянем добрыми словами наших дедов и прадедов!
Какой дьявол опустился в этот вечер на саванну? Какие духи разгневались на людей?
– Давай отойдем в сторону, я должен тебе сказать несколько слов, – попросил Иланде.
Они вышли за частокол. Иланде пропустил своего соперника вперед, а потом схватил с земли камень, размахнулся и со всей силы нанес удар по затылку. А потом еще один, и уже упавшему – еще.
Свана задремала, прижавшись к стволу акации, когда услышала отдаленные крики мужчин и женщин. Она вскочила. Это точно со стороны старой деревни. Что там за суматоха? Но не только ее одну потревожили люди. Вместе с ней в высокой траве был кто-то большой. Этот рык нельзя было ни с чем спутать. Свана закричала, но огромный лев уже изготовился к прыжку.
7
Нельзя было сказать, что Мануэль рожден для танго. Лучше было сказать – что танго рождено для Мануэля. Начинал он с пасодобля – не здесь, не в клубах Монтевидео, а еще когда был подростком, в своем городке – на танцевальных поединках равных ему не было. А когда его семья переехала в столицу – он и танго нашли друг друга. Танцевал он и румбу – эротичную, знойную, но это было не настоящим, не вызывало столько эмоций, не увлекало. А вот танго – рожденное здесь, в кварталах Монтевидео, риоплатское, страстное, свободное – было всей его жизнью. Танец захватывал, вел его, заставлял забыть обо всем остальном, и счет времени терялся.
Сейчас они вдвоем с Роке – вот достойный соперник! и лучший друг! – в расстегнутых рубахах сидели на белом песке на берегу Ла-Платы и тянули ром из горлышка. Прохладный дневной бриз спасал от жары. Темно-бордовые цветы алое вдоль променада горели на солнце. Наверное, полгорода в этот прекрасный выходной высыпали на пляж – дети строили песочные замки, мужчины играли в футбол и волейбол.
– Как там эти сухари, интересно, расслаблялись в своих в Штатах все это время? – Мануэль протянул бутылку Роке.
– Придурки. Сухой закон их и погубил, – Роке сделал большой глоток.
– Ты не знаешь, что ты всегда со мной, – затянул Мануэль.
– Я жив тобой одной, – подхватил Роке, и вдвоем они стали распевать во всю глотку «Кумпарситу».
– Вот, думают, наверное, придурки.
– Тебе-то какое дело? – Роке лег на песок.
– Да в общем-то никакого, – Мануэль растянулся рядом с ним. – Жалко, что твой пиджак тогда увели.
– А и все святые с ним. А я в тот вечер видел Франсиску – помнишь ее? У нее отец – какой-то делец в порту. Смотрю – летит, на красном кабриолете, вся прямо такая – из себя. Ни дать ни взять – мисс Уругвай. Привет, говорит, Роке.
– И что?
– А ничего. Поболтали и разошлись. Я, говорит, на Дюка Эллингтона ходила и еще вот в гольф играю. А я говорю – что это такое за гольф? А она говорит – вот клюшки в Америке купили. Тьфу-ты.
Они помолчали, наслаждаясь прекрасным днем.
– Я про Эллингтона ничего не скажу, – продолжил Мануэль. – А вот слышал – в Нью-Йорке есть негр, нашего примерно возраста парень, а ростом – тебе до груди, ни читать не умеет, ни писать толком, из Гарлема, а если меньше нескольких тысяч человек на выступление к нему пришло – он считает, что день неудачный. Как же он – на «че»? Чак, что ли, какой-то.
– Мне это не интересно.
– Да мне тоже. Но ты посмотри – какой должен быть человек, а? Это Мишель мне про него рассказывала… А у нас с ней, кажется, все серьезно. Тут, представь, прибежала ко мне в платье вязаном в сеточку, а там – что есть платье, что нету его. Я как глянул – что, говорю, у тебя, Мишель, за платье это такое? Поехали, говорю, Мишель, лучше ко мне прямо сейчас, снимать его быстрее, ха-ха. И поехали.