Ну и сгиньте в небытие! Поделом! О вас скоро забудут.
Каждый день состоит из шагов – больших или маленьких. Нас приучают, что карьера, деньги, слава и успех – это дорога вверх, по которой предстоит идти. Нет, если это дорога вверх, то я шагаю – вниз.
И пусть я вам кажусь калекой, но внутри – я свободен! Моя душа поет, пока тело корчится и дергается. Из меня вышел Страх! Моя душа прекрасна, пока тело лежит и не может встать. Из меня вышла Боль! Я вижу будущее и прошлое одновременно вместе, пока мои глаза не видят и на два метра. Я отпустил свою Ненависть! Зачем глаза, если они обманывают тех, кто им верит? Красота – в моей душе! Любовь – в моей душе! Я благодарен и счастлив! Весь мир – в моей душе!! Мир прекрасен, а я – совершенен!!!
Загляните в мои глаза! Посмотрите, как я выбрасываю из корзины своего воздушного шара мешки с ожиданиями, рождающими демонов. Мало кому удается вырвать из своей груди скользкую змею, но у меня выросли когти вместо ногтей, царапавших вас, пока вы меня били, и клыки вместо зубов, которые вы мне выбили. И я хватаю Ненависть клыками и когтями, рву ее живую на части и выбрасываю куски ее плоти из корзины.
И только тогда мой воздушный шар взвивается высоко-высоко в небо, откуда мне теперь так ясно видно, что все, о чем я мечтал – это правда, что наш мир – бескрайний, а возможности каждого – безграничны, потому что каждый из нас – его часть, и если хоть один потеряет веру в себя – весь мир никогда не будет прежним. Посмотрите выше! Чуть выше, чем вы привыкли. Там, среди облаков, маленькая мерцающая точка – это мой воздушный шар.
Проснуться в случае страха
Шаг за шагом, миля за милей, путь-дорога нас уводила,
За горизонт извивалась петлями, шла по холмам и смеялась над нами.
Только вперед нас ведут ноги, камни – как буквы, перекрестки – как строки,
Лужи в обочинах, грязь в сапогах, солнце в затылок, соль на руках.
Ни конца, ни начала, ветер в глаза, бесконечная пыль – откуда? куда?
Километры пути, а так ли их много? А сколько идти? Ты знаешь – дорога.
В детстве я придумал игру.
Главным героем в ней был всегда поезд. Я представлял станцию, с которой он отправлялся, в мельчайших деталях – как идут пассажиры, объявляют посадку, сколько вагонов стоит у перрона, как уходят вдаль рельсы, даже цвет занавесок в вагонах. А потом отправлял свой состав, и рождались пейзажи. Я придумывал всё: где он шёл, остановки. Я представлял то тайгу, то леса. Поезда шли в степи, вдоль морей, через снег, по жаре. Я играл перед сном, когда все засыпали. Игра продолжалась и неделю, и месяц. Стучали колёса – и я засыпал, улыбаясь, спокойно. А на следующий раз игра продолжалась, состав трогался дальше, и опять приключения – поломки, заносы, то сломана стрелка, то кончился уголь. Но что б ни случалось, поезд шёл дальше, несмотря на преграды.
Наверное, эта игра появилась, когда мы жили с мамой. Она была проводницей, и я очень скучал, а с её возвращением меня ждали рассказы: что она видела, где прошёл поезд, кто был в вагоне. И конечно, мой поезд повторял тот маршрут, но он шёл ещё дальше, через все испытания, был очень смелым – игра продолжалась.
Сейчас, повзрослев, каждый раз, садясь в поезд, я слежу за дорогой и верю, что скоро увижу пейзажи: те, что я создал. Я их – чётко помню, но пока их не встретил. Покупая билеты, я уже точно знаю, что опять моё сердце больно-больно защемит, и опять моя память – меня не оставит.
Стояли две минуты.
– Ну и ну, с самого утра, считай, кругом лес, а тут станция какая-то, – любое развлечение радует пассажира, и Иван смотрел на деревянное одноэтажное серое здание вокзала в шесть окон с цветными наличниками, чтобы увидеть хоть одного человека на перроне или табличку с названием.
Иван был дальнобоем. Технику он любил, и даже сев в поезд, первым делом, не разложив ещё вещи, проверил – включается ли ночник, хорошо ли открывается окно, легко ли закрывается дверь купе. А вот его попутчик, калмык Тагир, наоборот, с детства рос с природой. Поезд шёл через уральские леса, и глазу, который привык к степному простору, это казалось чудным – как может столько деревьев расти в одном месте? Калмык не переставал удивляться, даже когда кроме леса и мелькавших вверх-вниз старых телеграфных линий, за окном ничего больше не было: только по километровым столбам можно было определить, что они всё же куда-то едут, а не кружатся на паровозике в детском парке.