Он стоял точно там же, где и всегда. Узкие джинсы, черная кожаная куртка, гитара… Он был таким же одиноким, как она сама. Сказочный мальчик, по замыслу злобного тролля угодивший в грязный подземный переход на утеху людям, не умеющим прочитать в золотом сердце и медовых глазах печальную и трогательную сказку одинокой души. Люди проходили и проходили мимо, и у Насти предательски защипало глаза. Ей вдруг показалось, что он — зеркальное отражение ее самой. Близнец-перевертыш из Зазеркалья. Только вот Манане Гурамовне, наверное, понравилась бы его музыка. Настя чувствовала в ней то, чего, видно, действительно оказались лишены ее Черни и Лист. Это было настоящее живое сердце.
«Надо сказать ему что-то такое, чтобы он сразу догадался, что я не такая, как другие, что я его понимаю», — подумала Настя. Между ними была длинная кишка подземного перехода. Серые стены, равнодушные лица… Как он мог петь свои удивительные песни здесь, в этом ужасном месте, похожем на ад?! Голова кружилась, а ноги казались налитыми свинцом, когда Настя, с трудом преодолевая себя, сделала первый шаг навстречу ему.
«Привет — дурацкое слово. Все говорят друг другу «привет» — и это вовсе ничего не значит. Может, сказать «я пришла»?.. Ну, как будто мы с ним договаривались о встрече или как будто он давно меня ждал… даже не догадываясь об этом. Нет, тупо, все тупо и бессмысленно…» Мысли метались в голове, как стая испуганных голубей, кружащих над крышами.
Шаг. И еще шаг. Расстояние отчего-то не уменьшается, а словно, наоборот, увеличивается, будто она попала в Зазеркалье и каждый сделанный шаг только отдаляет ее от цели, делает лежащую между ними пропасть все глубже и непреодолимей…
Она уже совсем собралась подойти, почти уговорив себя на это… И тут… тут случилось непредвиденное. Мимо Насти, находящейся будто во сне или под действием гипноза, пробежала девушка и, кинувшись к мальчику с гитарой, схватила его за руки и быстро заговорила что-то. Настя не слышала слов, она видела только, как двигаются губы незнакомки, мимоходом отмечая, что она симпатичная. Как раз такая, какие нравятся мальчикам: не слишком полная или худая — фигуристая, с блондинистыми волосами, да и одета не чета Насте — в розовую приталенную курточку, черную юбку и высокие черные сапоги на каблуках. Вовсе не удивительно, что мальчик с гитарой ласково ей улыбался и что-то горячо говорил в ответ. Из его глаз исчезла былая отстраненность. Он разговаривал с девушкой так, что сразу становилось ясно — между ними есть определенные отношения.
Ловить здесь больше было нечего, но Настя так и стояла, потому что не могла сдвинуться с места. Ее ноги словно приросли к полу.
Тем временем мальчик зачехлил гитару, и они вместе с девушкой направились куда-то. Проходя мимо Насти, ее знакомый незнакомец взглянул на нее так, будто ему было неловко.
«Он стесняется перед этой девицей! Боится, вдруг она решит, что мы с ним знакомы!» — мелькнула в Настиной голове мысль.
«Дура!» — сказала себе девушка, переводя взгляд на свою тускло-серую куртку и покрасневшие от ноябрьского холода руки. Разница между ней и блондинкой в розовом была слишком очевидна, чтобы требовались какие-либо пояснения. Щеки Насти мгновенно вспыхнули багровым румянцем. Вот и нечего было даже думать о том, чтобы подойти к нему. Как же хорошо, что она не подошла!.. Она без сил прислонилась плечом к стене и, словно нищенка на паперти собора, смотрела вслед уходящим.
Какой позор! А ведь ей уже начинало казаться, что она нравится мальчику с гитарой. Он смотрел на нее… ей тогда представлялось, что по-особенному, а однажды, кажется, даже попытался подойти к ней, но девушка испугалась и убежала. «И правильно, — сказала она себе, — надо же было навоображать столько чепухи! Вот дура!» Настя засмеялась, и смех болью отозвался в пустой груди. У нее не осталось ничего. Ни-че-го! Наверное, так даже легче. Жизнь похожа на пылинку. Стоит только подуть — и она, подхваченная порывом ветра, улетит в тартарары, исчезнет с холодной ладони мироздания.
Настя наклонила голову и решительно зашагала прочь.
Мир вокруг был черно-белым и смазанным, как на старой-старой фотографии. Он всегда такой, когда смотришь на него сквозь слезы. Редкие прохожие — бессмысленные пятна, как на тестах Рошаха. Попробуй угадай, что это — человек или фонарный столб? А может, лягушка или целующиеся негритянки!
Но Настя и не пыталась угадывать. Она шла по улице, сама ощущая себя таким же чернильным пятном, ошибкой, нечаянной оплошностью. Уравнение решено, результат — отрицательный.
Она очутилась в холодном черно-белом пустом мире, похожем на выброшенный за ненадобностью комикс. Дом, школа, бренчание на пианино, участившиеся ссоры с матерью — все это наполняло Насти ну жизнь. Все это и являлось ее жизнью, а больше — ничего. Как глупо! «Я не требую от тебя чего-то сложного! Только учись и становись на ноги! А уж я как-нибудь прокормлю нас обеих», — повторяла мама механически, как говорящая кукла, и закуривала очередную сигарету. Как же она не понимала, что Настя уже давно задыхается в этом сером мире, что она нередко с завистью глядит на модно и дорого одетых одноклассниц, бесконечно шушукающихся и смеющихся. Она хотела бы быть такой же, как они, но не могла и от этого замыкалась еще больше.
Настя не вытирала слез — бесполезно. Они все равно лились дождем. Отказаться от любви — все равно что отказаться от крыльев. Зачем небо, если не умеешь летать?!
Кто-то толкнул ее. Ах да, это она на кого-то налетела. Большое лицо, обрамленное неопрятными завитыми волосами, едва различимо через пелену слез. Отвратительные яркие губы шевелятся. Как хорошо, что у нее в ушах надсадно орет плеер и женщину не слышно!
И снова — улицы, пятна домов и машин. Жизнь, словно змея, свернулась в кольцо, проглотила собственный хвост и зациклилась, как поставленная на повтор песня. Старая песня, которая давным-давно осточертела.
Настя слушала композицию, записанную на телефон в переходе. Его голос, доносящийся через треск помех, казался ей сигналом «SOS», посланным с чужой далекой планеты.
Не умеешь летать — так зачем же, скажи, тебе небо? Сделай сердце себе из январского белого снега, Вылей душу свою, как вино, из стакана на пол И впиши себя в угол квартиры, как шкаф или стол…
Его слова. Его голос. И острое понимание бессмысленности, невозможности встречи. Он всегда будет смотреть поверх нее, мимо нее. Она для него ничто — даже мельче пылинки, плывущей в бездонном космосе.
Он для нее — все. То единственное, что придавало этой жизни смысл. Он заставил ее поверить в сказку, он подарил ей крылья, возносящие в самое небо! Она поверила — и вот лежит разбитая.
Словно в подтверждение собственных мыслей, Настя споткнулась и грохнулась на асфальт, вымазав в грязи джинсы и разбив коленку. Было очень больно и противно, поэтому она даже не попыталась подняться, а села на бордюр, подтянув ноги к самому подбородку, и горько, в голос, зарыдала. Она оплакивала все сразу — и безответную, никому не нужную любовь; и пустую жизнь, в которой никогда ничего не происходило', и даже разбитую коленку — еще один знак жестокости окружающего мира. Она плакала и плакала, но наконец иссякли даже ее слезы. Она всхлипнула в последний раз и шмыгнула носом, попутно заметив, как сильно она замерзла. Холодно. Как же холодно! Насте показалось, что она очутилась на Северном полюсе. Ноги одеревенели, а зубы непрерывно выбивали дробь.
Однако у этого были свои положительные стороны: холод привел Настю в чувство. Она подула на руки, растерла пальцы, а взгляд девушки меж тем сфокусировался на странных ботинках, находящихся как раз в поле ее зрения.
Глава 2
Ботинки с пуговицами и желтый шейный платок в придачу
Это были причудливые лаковые ботинки: внизу — черные, наверху — белые, и с пуговичками. Кажется, Настя видела подобные в каком-то старом-престаром фильме. Постепенно до девушки стало доходить, что объект, стоящий перед ней и ранее принимаемый ею за столб, не может быть столбом хотя бы потому, что столбы не носят ботинки на пуговицах. Это и для людей достаточно экзотичная обувь.