Мне часто снится, что я вновь молода, и вновь вернулась в те годы. Я вновь ощущаю дрожь восторга, я забываю о своем возрасте — и жажду любви Роберта, и вновь готова к молчаливой битве с Елизаветой.
Но… они давно в могиле оба, и лишь я доживаю свой век.
Так что мне остается жить прошлым, и я живу — и удивляюсь иногда, что в «моем» прошлом правда, а что — сон.
Я теперь совсем не та… я — хозяйка обветшавшего поместья. Некоторые после такой жизни, что была у меня, удалились в монастырь и там замаливают свои былые грехи и по двадцать раз на дню молят о прощении в надежде, что их запоздалое раскаяние обеспечит им местечко в Раю.
Но я знаю: я не делала дурного. Моя судьба была благословенна. Умерли мои дети, но я жива. И мне пришло в голову, что мне нужно написать обо всем том, что было со мной, и это будет наилучшим способом прожить жизнь сначала.
Постараюсь быть честной. Это единственный путь, в котором может ожить мое прошлое. Я постараюсь увидеть нас троих такими, какими мы были — сиятельными и величественными, ибо любой на моем месте оказался бы таким в свете двух других ослепительных фигур, иногда настолько ослепительных, что было трудно на них смотреть.
И я для них, и они для меня были одинаково важны, несмотря на их власть и мое безвластие. Нас потрясали великие эмоции: любовь Роберта ко мне, что заставляло королеву ревновать и сделало нас с нею врагами, и сознание ее, что я могу дать Роберту то, что никогда не могла она, и ее положение, которое не позволяло ей забывать о своих преимуществах. Она льстила мне, называя меня «Волчицей», — прочие повторяли это прозвище из подобострастия к ней, а не из презрения ко мне. Это я — и только я — изо всех окружавших ее женщин — вызывала в ней столько ревности и горечи, и только она испортила мне столько крови. Да, мы были соперницами, и преимущество было на ее стороне. То было противостояние ее власти и моей красоты, и Роберт, будучи истинным мужчиной, был раздираем на части желанием и того, и другого.
Возможно, победительницей стала она. Кто скажет с уверенностью? Временами я сама не знаю ответа: кто победил? Сначала я отобрала его у нее, а затем она — у меня, и наконец смерть сравняла наш счет в игре.
Она отомстила мне, и то была горькая месть, но во мне до сих пор горит огонь тех страстей, сколь бы ни была я стара.
Я желаю вновь повторить в памяти все, что было, вновь убедиться в том, что все это случилось.
Я хочу рассказать правду о себе… и о королеве, а также о двух мужчинах, которых мы любили.
ССЫЛКА
В то время, когда город уставлен виселицами, а головы храбрейших мужчин Королевства выставляются в общественных собраниях, принцесса Елизавета, для которой предназначена лучшая судьба, лежит больная и недвижная в семи милях от Лондона и ожидается ее скорая смерть.
Я родилась в 1541 году, через пять лет после казни матери Елизаветы. Елизавете было тогда восемь лет. Это было через год после женитьбы короля на еще одной моей родственнице, Катерине Говард. Бедняжка, в следующем году ее постигла участь Анны Болейн, и она была обезглавлена по приказу короля.
Мне было дано при крещении имя Летиции в честь бабушки по отцовской линии. Мы были большой семьей, у меня было семь братьев и три сестры. Родители наши были любящими, но строгими, впрочем, как нам часто напоминали, — для нашего же блага.
Ранние мои годы прошли в поместье Ротерфилд Грейс, которое было даровано королем отцу за преданную службу тремя годами ранее моего рождения. На самом деле поместье это перешло отцу по наследству от его отца, но у короля была привычка забирать во владение любой замок, ему понравившийся — и Хэмптон Корт был ярчайшим примером высочайшей жадности и стяжательства, — так что было отрадно видеть, что права наследования моего отца были уважены королем.
Отец долгое время был вдали от дома по делам короля, а мать редко появлялась при дворе. Может быть, тому виной было ее близкое родство со второй женой короля, и он предпочел не вспоминать о том, о чем могла ему напомнить мать своим присутствием.
По правде говоря, вряд ли стоило ожидать, что кто-либо из фамилии Болейн мог приветствоваться при дворе. Поэтому жили мы отдаленно и спокойно, и только с возрастом во мне стали появляться признаки своенравия и беспокойства.