Вопрос этот был очень деликатным, и немногие решались обсуждать его с королевой, так как если она понимала это как намек на то, что она более немолода, она впадала в ярость. Поэтому эти переговоры и эти расследования.
Начались дипломатические переговоры с Францией. Герцог д'Анжу стал королем Генри III, а его младший брат, герцог д'Алесон – искателем руки королевы. Он унаследовал от брата его титул. Герцог был неженат, и, несомненно, его мать, Катерина Медичи, полагала, что корона Англии будет большой честью для ее сына и для Франции.
Когда он делал предложение руки прежде, Елизавете было тридцать девять лет, а герцогу – семнадцать, однако разница в летах не смутила королеву. Не смутит ли она ее сейчас, когда герцог стал более зрелым и, как я слышала, вполне опытным с женщинами мужчиной, а королеву старательно подталкивают к браку?
Меня всегда крайне удивляло, какое возбуждение вызывал в королеве разговор о браке. Это была всегда изумлявшая меня сторона ее натуры: в то время, как она могла бы иметь мужем любого принца Европы или красивейшего мужчину Англии, которого она любила, в ней вызвало восторг предложение руки со стороны юного, обладавшего совсем небезупречной репутацией французика с неважной внешностью! Она была фривольна, как юная девушка, и вела себя в подобной манере. С годами она стала еще более кокетлива и требовала себе беспрерывных и грубых комплиментов; она болтала о рюшах, кружевах, платьях и лентах с таким упоением, будто это были важные государственные вопросы.
И если бы все не знали ее как искусного дипломата, хитрого правителя, каким она и была, то она могла бы показаться пустышкой, глупейшим существом, недостойным короны.
Я пыталась понять ее, Я знала, что у нее не более намерений выйти замуж за д'Анжу, чем за любого иного претендента. Единственный, за кого она всерьез могла собраться бы замуж – это Роберт Дадли. Она сама себя околдовывала мыслью о замужестве, она представляла себя замужем за определенным мужчиной – за Робертом, я полагала, – но все это были фантазии: она никогда не решилась бы на это в реальности. Свадебная карета, все время маячившая в ее воображении, была лишь миражом. Может быть, это происходило оттого, что ее мать, выйдя замуж за короля, заплатила за это своей жизнью. Я никогда до конца не понимала ее мотивов. Это было похоже на ребенка, который страшно боится темноты, но все же, затаив дыхание, слушает кровавые и страшные истории о преступлениях, творящихся во тьме, и молит, чтобы ему рассказывали еще.
Мне нужно было видеть Роберта, чтобы сказать ему, что я жду ребенка, потому что я была уверена в этом. Если он не хитрил, уверяя, что намерен жениться на мне, то теперь настало время доказать это. Я не смогу оставаться при дворе незамужней и беременной. У королевы был острый взгляд, а в последнее время она наблюдала за мной все более пристально.
Однако на время переговоров с Францией ее внимание было отвлечено от ее приближенных. Хотя те, кто знал ее получше, понимали, что у нее не было истинного намерения выйти замуж за герцога; в стране росли ожидания бракосочетания королевы. Те же, кто в силу своего положения ничего не опасались, прямо говорили, что королеве следует перестать играть в замужество и обманывать саму себя. Брак с французом будет означать сдачу власти ненавистным французам, полагали другие.
Но королева, как всегда, была непредсказуема, и никто не смог бы предсказать, как именно она поступит. Было мнение, что, если она решится выйти замуж, то было бы лучше для страны и для нее самой взять в мужья англичанина, а именно того, в кого она много лет влюблена. Она доказала свою любовь к нему многими годами его фаворитства, а поскольку он уже давно был самым могущественным человеком в стране, то не было бы большой разницы, если бы он поднялся до положения короля.
Эстли, один из джентльменов Спального кабинета, даже решился напомнить королеве, что граф Лейстер по-прежнему неженат. Можно себе представить, какая буря поднялась при этом у меня в душе, но ответ королевы поистине восхитил меня. Она была вне себя от гнева, и я, по опыту, понимала, почему: искательство иноземного герцога, которым она собиралась позабавиться всласть, пытались у нее отобрать.
И она кричала в ответ так, что слышно было не только в Присутственном зале, но и окрест:
– Будет недостойно меня и неразумно с точки зрения королевского положения предпочесть слугу, которого я сама подняла до нынешнего его могущества, всем сиятельным принцам и особам мира!
Но каково было оскорбление для Роберта! Его гордость будет жестоко уязвлена, когда он узнает об этих словах. Я хотела бы быть рядом с ним при этом, ведь это окончательно докажет ему, что у него нет более надежды на брак с королевой.
Я послала к нему записку, что я должна видеть его немедленно и рассказать ему важные новости.
Он приехал в Дюрхэм Хауз, а так как королева была занята брачными переговорами, он был теперь свободнее, чем когда-либо.
Он обнял меня с не меньшим, чем прежде, жаром, и я сказала:
– У меня будет твой ребенок, Роберт, и что-то нужно делать с этим.
Он кивнул. Я продолжала:
– Вскоре это станет заметным, и начнутся трудности. У меня есть разрешение королевы отойти от дворцовой жизни, поскольку у меня растут дети. Я также могу изобразить болезнь. Но если мы все-таки поженимся, то для этого настало подходящее время. Королеве ты не нужен. Она сказала это достаточно ясно. И в таком случае она не должна чинить препятствий для твоей женитьбы на ком-то еще.
– Все верно, – сказал Роберт, – я позабочусь обо всем. Поезжай в Кенилворт, и там мы устроим свадебную церемонию. Не станем долее откладывать.
Он знал, что говорит: он был в ярости от восторга королевы по поводу французского соискателя ее руки, ибо то, что она сказала о нем, было ему тут же доложено. Он не собирался позволять безнаказанно унижать себя в присутствии придворных. Не собирался он и до пятидесяти лет танцевать с нею, в то время как она лукавила и готовилась встрече с д'Анжу, который преуспел там, где верный Роберт терпел поражение много лет.
Судьба благоволила ко мне. То был мой триумф. Я наконец-то победила.
Королеву я знала достаточно хорошо: она не выйдет за д'Анжу. У нее не было даже намерения. Она наслаждалась игрой, поскольку это бесило Роберта и показывало всем, как страстно он стремился к браку с ней.
«Но он хочет не вас, кузина, он хочет корону», – мысленно говорила я ей, и с каким наслаждением! Как я любила, бывало, стоять возле нее и мысленно твердить ей о том, что любит он не ее, а меня.
«Посмотри, – со злобным торжеством говорила я ей тогда, – он даже идет на риск, чтобы жениться на мне».
Я уехала в Кенилворт, и там мы поженились.
– И все же, – сказал Роберт по окончании церемонии, – мы должны хранить это в тайне. Я выберу подходящий момент, чтобы сказать это королеве.
Я должна была согласиться с его правотой.
Я была счастлива: я достигла своей цели. Я стала графиней Лейстер, женой Роберта.
В Дюрхэм Хауз приехал отец, чтобы повидаться со мной. Он всегда строго следил за своими детьми, а я, полагаю, давала ему более поводов для беспокойства, чем все другие мои братья и сестры.
Хотя, когда я вышла замуж за Уолтера, он заблуждался в отношении того, что я отныне стану вести скромную домашнюю жизнь.
После смерти Уолтера он начал навещать меня чаще: нет сомнений, что до него доходили слухи о подозрительности его смерти.
Фрэнсис Нол лис был очень хорошим, набожным человеком. Я гордилась своим отцом, однако с годами он становился все более пуританином. Он наблюдал за моими детьми и был очень озабочен их религиозным воспитанием; а так как никто из них не был религиозен, то они находили отца скучным и надоедливым, и я в душе соглашалась с ними.
Теперь он приехал неожиданно и скрыть свое положение мне не удалось. Он был встревожен, смущен, и после объятий при встрече вопрошающе на меня посмотрел.