Илья об этом не знал.
Но все равно выстрелил весьма метко.
Полина улыбнулась, ничем не выдав, что эти слова ее задели. И заметила:
— Да, не всех. Только самых нудных.
— О-о-о! — возликовала я. Сестринские чувства затаились где-то в темном уголочке души, под пледиком из паутины, и спокойно себе помалкивали. — Я ему все время говорю, что он ужасно нудный. А он мне не верит. Говорит, что мне кажется. Но не может же людям одно и то же мерещиться.
Илья посмотрел на меня, как на дурочку. У него это тоже получается просто замечательно.
Я посмотрела на него в ответ. И кивнула на противень с шарлоткой. Мол, откуп от тебя уже почти в тарелке. Не так долго тебе осталось терпеть наше общество.
— Злая ты, Ника, — заметила Оля.
Теперь я на нее уставилась. Даже лопатку едва не выронила.
— Я ей об этом говорю постоянно, — расцвел мой братец. — Но, по мнению Ники, я просто неправильно воспринимаю ее доброту, заботу и любовь к окружающим. Однако…
Я вручила ему тарелку с шарлоткой. И Илья понимающе исчез, пока я ему по голове не стукнула этой самой тарелкой.
Еще минут десять после его ухода мы не могли найти тему для обсуждений. Я старательно рылась в задворках памяти, но на ум приходила только всякая ерунда с концепций естествознания, а законы Ньютона — это, пожалуй, не то, что повышает аппетит.
Но потом Полина похвалила необычный вкус яблок — сладко-кислый. Я поделилась, что купила их у бабушки на рынке, утверждающей, что это свежий урожай, раннеспелый сорт (не удивлюсь, если меня обманули). Оля поведала про подругу ее мамы, у которой есть целый вишневый сад за городом (и симпатичный сын, жалко, что еще школьник). Полина вспомнила эпизоды из детства, частично проведенного у бабушки.
И понеслось.
Все-таки я люблю их безмерно. Мы втроем — разные, во многом противоречащие друг другу. И тем не менее — рядом с ними мне никогда не приходится подбирать слов, боясь, что меня могут осудить или понять неправильно. Не нужно прикрывать рот ладонью, когда смеешься, чтобы не показаться некультурной. Можно собирать волосы в какой попало пучок и ходить в бриджах, которые полнят. Просто быть собой.
Девочки ушли часа через два, и без того задержавшись слишком надолго — им нужно было спешить по делам, заканчивать сборы чемоданов. Мы долго обнимались, будто расставались не на пару недель, а на три года как минимум.
Две недели…
Но мне почему-то вдруг подумалось, что в следующий раз, когда мы увидимся, я буду уже другая, не такая, как сегодня. Что-то сломается во мне безвозвратно. Но что-то построится.
Так всегда.
Человека нельзя поставить на паузу.
Он непрерывно меняется. Общаясь с ним каждый день, мы можем этого не замечать. Но, стоит расстаться на более-менее значимый срок, как со всей ясностью заметишь — взгляд его приобрел новый оттенок, что-то незнакомое появилось в движениях.
Да и сами мы уже не те.
Проводив подружек, я еще ненадолго зависла на кухне, приводила ее в порядок. Потом я минут десять простояла у окна, рассматривая сирень, сегодня абсолютно безмятежную — ветра нет, светит солнце, обжигающе-летнее. Погулять сходить, что ли… Пока не наступил июль и солнечная активность не достигла своего максимума. Люблю тепло, но совсем не переношу жару — начинаю задыхаться, ещё и кожа мгновенно сгорает.
Уверенной походкой направляясь в свою комнату, я резко остановилась у двери по соседству.
Илья. Точно! Совсем про него забыла. А ведь он, хомяк такой, тарелку не вернул. Ну вот пусть теперь и моет сам.
За дверью было тихо.
Значит, ни с кем не беседует.
То есть, заходить можно.
— А сказать-то ты что хотел? — спросила, резко распахнув дверь.
Илья медленно отвел взгляд от экрана с открытым на нем во все двадцать семь дюймов текстовым документом (за ум взялся, что ли? странно…) и посмотрел на меня.
У Ильи в комнате всегда царит особая атмосфера. Занавешенные шторы. Нагроможденные вещи: белые бумаги, черные футболки, шнуры всех длин и цветов. Настоящая берлога. Не понимаю, как в такой можно существовать. И мама не понимает. Но Илья успешно отвоевал право содержать личное пространство так, как считает нужным сам.