Миссии проходили с переменным успехом. Гринёв справлялся. Пару раз он оставался в небольшом числе выживших, в небольшом числе прошедших. В небольшом числе… Выживанцы мёрли как мухи. А с Мишкой как-то обходилось. И всё чаще он слышал — какой он талантливый охламон. Тучи сгущались. Как и Мишкины нехорошие мысли. Пусть он и дурак. Но он не последний дурак. Он — выживающий дурак.
И вот с очередной миссией их команду из, опять же, пяти человек закинули на заброшенную космическую станцию. К таким местам Мишка привычен не был. Его бы в поля. В естественную среду обитания. К ползучим и бегающим гадам. А здесь? Лишь бы не терминаторы. Роботов Мишка боялся. Потому что они, не обладая своей волей и сознанием, не боялись его. Противоестественно. Что Мишка точно знал про роботов, так это то, что нужно обязательно снести им башку. Ну нет, ему рассказывали, что всегда проще повредить блок питания. И где у какой модели этот самый блок находится. Но башку сносить было как-то вернее. Поэтому, помимо любимого автомата, Мишка вооружился металлической дубинкой — для верности.
Роботов Мишка не любил. И когда вместо ненавистных терминаторов увидел на борту заброшенной станции бегающих и вполне себе органических тварей, он даже обрадовался. Взяв автомат наперевес, он шагнул вперёд, не забывши свериться с маршрутом. “Гринёв на месте” — отчитался он в рацию и осторожно начал пробираться по металлическим дебрям.
— Лабиринт какой-то, мать твою! — Мишка выругался. И какой турист в здравом уме поедет за свои же деньги смотреть на эту рухлядь? Первопроходец давно начал подозревать — дело здесь не в туристах. Разведывают местность и маршруты они прокладывают для каких-то других целей. Но кто Мишка такой, чтобы задавать вопросы? Он делает работу, и ему за эту работу платят.
Впереди, в паутине проводов, промелькнула юркая четвероногая тварь. Промелькнула и исчезла. Гринёв сжал зубы и прислушался. С потолка капало вязкое машинное масло. Потрескивал старый генератор. Чёртовы твари, видимо, передвигались бесшумно.
Мишка поглаживал автомат. Знакомые прикосновения успокаивали и придавали уверенности. Он осторожно ступал по решетчатому полу, следя, чтобы ничто не схватило его за ногу. Рация затрещала:
— Гринёв. Это Лаврентьев. Сбор в квадрате D6. Приём.
— Понял. Отбой.
D6. Вроде недалеко. Мишка взглянул на карту. Ладно. Спокойно. Дышим ровно, идём осторожно — не спешим. Твари уж больно юркие — не проморгать бы.
В указанном квадрате уже собралась вся команда. Капитан — Лаврентьев, сидел на сваленных блоках и чистил перочинным ножом свои короткие, жёлтые от табака ногти.
— А, Гринёв. Чё так долго?
— Да я… — Мишка не успел договорить. Из-за угла на него прыгнул чёртов терминатор!
— Да ты мразь!!! — Гринёв отскочил, вытащил металлическую дубинку и засадил её роботу-гуманоиду прямо между глаз.
— Ты чё, боец, перенервничал? — Лаврентьев засмеялся. — Это служебный андроид. Бортовой помощник. Прикинь: фурычит ещё. Фурычил.
Капитан склонился над роботом и попробовал вытащить дубинку. Внезапно андроид дёрнулся и подскочил вверх.
— Да ёж вашу… — капитан не договорил. Дубинка Гринёва представляла собой металлическую трубу с боковой ручкой. И эта труба с ручкой теперь торчала из спины Лаврентьева. Удар был такой силы, что незатейливая дубинка пропорола грудину капитана насквозь.
— Еб**еская сила!!!
— Премию Дарвина ему.
Что это, шутка с далекой Земли? Мишка нервно вздохнул. Из Лаврентьева хлестала кровь. Алая, из лёгких.
— Дебильная смерть. Пацаны, что делать будем?
— Гринёв кэпа укокошил.
— Да идите вы все… — Мишка смачно выругался. — Я то тут причём? Это всё робот! Мразь!
Выживанцы помолчали. Кое-кто в нерешительности поглядывал на планшет капитана. Наконец, Кирка — новобранец с станции Медейра-1, решился сказать что все думали, но боялись озвучить вслух:
— Ну, это… пацаны. Миссия есть миссия. Потеряли кэпа — бывает. Если вернёмся — не заплатят. И раньше капитаны мёрли. Нам просто надо по маршруту пройти.
— Согласен.
— Да, согласен. — Ребята закивали. Мишка смотрел на свою дубинку. Как же он теперь без неё? А если ещё раз — андроиды-помощники, мать их? Гринёв был уверен, что, по крайней мере, одну жизнь он спас. Свою.