— Ты замечательный сын, присматривающий за ней.
— Мне невыносима мысль, что она одна в этом большом доме. Меня убивает то, что она ходит вокруг, видя его в каждой комнате. Я общаюсь с ней как можно чаще, чтобы она не погрязла в своем горе. Я могу отвлечь ее, составив компанию, — он вздыхает. — Но потом она изливает душу девушке с кексами, и я понимаю, что она все еще такая хрупкая.
— Девушка с кексами? — я помню, что он называл меня так, когда я прощалась в доме его матери. Почему-то согревает меня изнутри.
Он смеется.
— Ты девушка с кексами, — его глаза расширяются от восторга. — Для того, кто ненавидит готовку, они были великолепны.
— Выпечка – другое дело, — говорю я, кладя нож и вилку на пустую тарелку. — Это творческий подход. Приготовление пищи практично и скучно.
— Может, ты делаешь это неправильно. Я не нахожу готовку скучной.
Я поднимаю руки, защищаясь.
— Ты готовишь. Я пеку. И все сходится в этом мире.
— Я буду готовить, ты печь, и мы оба будем заниматься нашим искусством, — он поднимает брови. — Договорились?
При упоминании о любви к искусству, которую мы разделяем, мое сердце делает небольшой кувырок.
— Посмотрим.
— Подожди здесь, — говорит он, вставая и забирая наши тарелки. — Буду через секунду.
Он возвращается из кухни с бутылкой вина и наполняет наши бокалы. Он ведет меня, и мы направляемся на самый удобный угловой диван перед открытым камином. Здесь невероятно уютно, и чувствую себя как дома – я шла к этому всю свою жизнь.
Мы садимся рядом и подтягиваем колени, чтобы оказаться лицом к лицу. Это очень интимно, и в этот момент я знаю, что нет места, где бы хотела быть, и нет никого, с кем бы я хотела быть. Это одновременно страшно и волнующе, так как груз, который давил на меня много лет, чувствуется легче и контролируемым.
— Итак…
Джош перебивает меня:
— Теперь моя очередь задавать вопросы, девушка с кексами.
Я качаю головой, посмеиваясь над своим новым прозвищем.
— Что ты хочешь знать? — спрашиваю я, молясь, чтобы он не задал неправильных или, может, правильных вопросов.
— Ты кое-что знаешь о моих родителях. Можешь рассказать мне немного о своих?
Хорошо, я могу ответить на этот вопрос.
— Моя мама никогда не хотела меня. Мы не разговаривали почти пять лет, — я не говорю ему, что отправила ей сообщение на телефон, когда нашла жилье в городе, но она так и не перезвонила. — А мой отец … — я делаю глубокий вдох. — Скажем так, я была результатом хорошего, но недолгого времяпровождения, — я пожимаю плечами. — Я никогда с ним не встречалась и не знаю его.
— Ты когда-нибудь спрашивала у мамы про него?
Я киваю.
— Я прошла через стадию отчаяния, чтобы узнать о нем, но моя мать утверждала, что не знает, и ее только злили мои многочисленные вопросы.
— Мне жаль, Эмерсон, — Джош кладет руку мне на колено и нежно сжимает. — Надеюсь, ты не против говорить об этом.
Глядя на его руку, лежащую у меня на колене, я отвечаю:
— Я делаю все возможное, чтобы не останавливаться на этом.
— По большей части ты закрыт от меня, и теперь это имеет для меня больше смысла, — я поднимаю на него глаза. — То, что ты показываешь, мило, сострадательно, талантливо и прекрасно, но я хочу знать, что скрывается за всем этим.
— Ты считаешь, что внутри я уродливая и злая?
Он качает головой.
— Ни в коем случае. Я думаю, есть что-то бесконечно более прекрасное.
— Ты не знаешь меня достаточно хорошо, чтобы делать такие выводы.
— Не могу этого объяснить, но мне кажется, что я знаю тебя намного дольше. Я действительно хочу знать, что заставило тебя перестать рисовать и следовать своим мечтам.
— Есть много вещей, которыми я поделюсь с тобой, но уже говорила, что это не одна из них, — говорю я честно и с убеждением, надеюсь, что он серьезно это понимает.
— Эмерсон, вредно держать все в себе.
— Это то, что сказал бы любой хороший психотерапевт, и я это понимаю, но это мой путь и мой выбор.
— Спасибо, — он делает глоток вина, не сводя с меня глаз. — Ты сегодня многое мне рассказала.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я. — Я не сказала то, что ты хотел знать.
— Я не был уверен, что с тобой что-то случилось, заставившее тебя бросить искусство, а теперь знаю.
Мой желудок сжимается. Я никогда ни с кем об этом не говорила и, сама того не замечая, открыла ящик пандоры.
— Мы можем оставить эту тему?
— Конечно, — говорит он. — Хочешь еще вина?
Я качаю головой.
— Думаю, мне уже хватит на сегодня. Я очень устала, — взглянув на часы, вижу, что уже почти полночь. Удивлена, что уже так поздно, и зеваю. — Не возражаешь, если мы закончим? — я эмоционально и физически истощена и очень надеюсь, что сон будет нормальным. Я не в состоянии продолжать это.