Он явно пытался распалить в себе гнев. Несмотря на то, что оскорбленная любовь его давно сменила свой знак на минус, несмотря на все, что было, ему, все еще требовался гнев, что бы заставить себя учинить насилие над Аминой. Может, он в принципе не был насильником, а может сила личности настоящей Амины была такова, что просто так унизить ее он не мог даже сейчас.
– Ты не будешь мне отвечать? – спросил король, но мне сказать ему было нечего. Былое очарование его рассеялось как дым, человеком он для меня сейчас не был, и слов для него не было тоже.
– А Лионель этот убийца, – продолжил король, видимо, в подсознательной попытке смыть с себя кровь Славика, – ты хоть знаешь, насколько мерзкий это человек? Сколько людей он убил, в каких непотребствах был замешан?
И как в насмешку над его словами, над ним самим, над всем трагизмом этой сцены – на реке и в самом деле появился Лионель. Славик. На лодке. Он стоял, в руках у него было весло. Лодка плыла по течению. Он пел.
– В этот день родили меня на све-е-е-ет, в этот день с иголочки я оде-е-ет, мне сегодня тридцать ле-е-е-т.
И так далее. Король резко обернулся – у него, по-моему, даже позвонки хрустнули. Он застыл – и я его понимала. Славик, только что умерший, только что заложенный каменной стеной и задохнувшийся, плыл по реке и сиплым голосом орал песню Юры Хоя. Почему именно Хой? Почему в лодке? Над водой клубился легкий туман, и у меня в голове билась одна единственная мысль – что, переход в рай, по версии Лизы, выглядит именно так?
И тут Славик посмотрел на меня. Не знаю почему – но я вдруг осознала, что он точно жив. А осознав это, я поняла, что бежать надо быстро и прямо сейчас, и, пока король провожал изумленным взглядом лодку со Славиком я, что есть силы, рванула в ближайший лес.
Глава 11.
Нет, конечно, далеко я не убежала бы, даже самая романтическая проза не настолько попирает реализм, чтобы хилая современная девушка могла на своих двоих умчаться от тренированного средневекового воина. Но мне самой себя спасть и не пришлось.
Лес был рядом, и, частокола из молоденьких елей я достигла за полминуты, «Амина!» – понеслось мне вслед, и я решила что все, конец моему бегству – но это был не конец. За очередной елью меня ждал всадник, лицо которого скрывал капюшон. И понятно было, что кем бы он ни был (в этот момент я даже на герцога была согласна!), он был здесь для меня. Я протянула к нему руку, и он тут же поднял меня наверх, на коня. Усадив меня на луку седла он пришпорил – и мы понеслись вперед, обернувшись, я мельком увидела короля у тех самых елочек, среди которых я сама была секунду назад – но он не успел. И конь его был далеко.
– Пригнись! – сказал мне всадник, и я пригнула голову к самой шее лошади.
Всадник наклонился вслед за мной. Конь бежал, проворно огибая деревья, но о седоках своих он думать не умел, и то одна, то другая толстенная ветка проносилась над моей головой.
– Мы приехали, – произнес всадник после получаса такой бешенной скачки.
Лес кончился, и за ним я увидела пологое, уходящее вниз поле, на краю которого высился небольшой замок.
– Надо торопиться. Вокруг этого леса не так уж много мест, куда я мог тебя увезти.
Я обернулась – и всадник отбросил свой капюшон. Это был Тамино. У меня просто дух захватило, а ведь он был еще и так близко! Он меня буквально обнимал, и момент этот был таков, что он тут же обнял меня по настоящему, и, как написала бы Лиза, наши губы слились. До того я вообще толком не целовалась. Не считать же Васька… его, конечно, вообще лучше не считать. В голове у меня поплыл розовый туман, в ушах застучало, это было мгновенье, когда время остановилось – или мне хотелось бы чтобы оно остановилось навечно, оставив во всей вселенной только нас двоих…
Но внезапно этот стук стал отдаваться в моем мозгу бессмертным Хоевским «Мне сегодня тридцать ле-е-е-ет». Славик. Я тут целуюсь с принцем, а он там один против короля и всех его людей.
– Славик, – сказала я, чуть отодвигаясь от принца, – то есть Лионель.
Мои слова до Тамино просто не дошли, он тут же снова прижал меня к себе, и тогда я уже по-настоящему его оттолкнула.
– Лионель, где он? Что с ним?
Принц задрожал. Мои руки все еще были на его груди, и поэтому я почувствовала, что его буквально трясет. Взгляд у него сделался такой прямо… я бы могла сказать страшный, но нет, такой эпитет лучше приберечь для короля. Не страшный – страдальческий, трагический. Короче я, – и почему мне так не везет! – опять разбила ему сердце.
– Мне просто нужно знать, что с ним все в порядке, – сказала я, осторожно перемещая руку принцу на плечо. Он сжал мою кисть своей рукой в перчатке и глухо сказал: