– Вот она, – Марта пихнула мне в руки деревянную полированную раму, на которую было натянуто семь струн, – ваша лира.
Я досчитала до десяти, отдышалась, и решила, что буду разбираться с проблемами по мере их поступления.
– Эта штука, – я указала на корсаж, – как она одевается?
Глава 4.
На вас когда-нибудь смотрели двадцать-тридцать человек разом? Причем не так, лениво, то поглядывая, то опуская глаза в рюмку, как на какого-нибудь аниматора на корпоративе, а по-другому, пристально? С чувством? Потому что чувства в этом зрительном зале зашкаливали.
На переднем плане, почти вровень со мной сидел принц Тамино. От меня до него не было и полутора метров, он весь развернулся в мою сторону, он всем телом подался вперед, и, буквально, жег меня взглядом. Белокурая дама, сидевшая рядом с ним, приобнимала его ручкой, улыбалась, хохотала, сверкая зубками – но старания ее были напрасны, он обращал на нее свой взор лишь мельком, и отвечал невпопад. Герцог тоже был здесь – куда уж без него. Правда, он впереди не маячил, сидел вдали и в тени, но его тяжелый взгляд я чувствовала на себе каждую секунду. При этом, остальные мужчины не отставали – или у меня уже начиналась паранойя на почве всеобще влюбленности, или Лизонька действительно прописала свою Амину эдаким беспощадным катком обаяния, влюбляющим в себя все и вся, Заинтересованно/зачарованно взирающих на меня мужских лиц я насчитала больше чем с десяток. Дамы меня, тоже разглядывали. Недоброжелательно. С оттенком что-они-все-в-ней-нашли.
Но все, на самом деле, меркло, перед необходимостью играть перед этой внимающей толпой на лире. Лира была у меня в руках. Я сидела на складном стульчике. Выглядела я, при этом, если верить глазам принца Тамино, сногсшибательно – но что мне с того. Мне надо было играть.
– Прекрасная Амина, порадуйте нас своим искусством.
Низкий бархатный голос принадлежал королю – лица я его не могла разглядеть, он сидел слишком далеко, но я видела, что он на самом деле не сильно старше своего племянника, принца Тамино.
– Прекрасная лира, спой же нам, – проворковала нежным голоском белокурая дама, – пой, пой лира!
«И подохни лира!» – Пронеслись у меня в голове известные слова классика. Отставив инструмент, я поднялась.
– Давайте, я лучше вам стишок расскажу?
Люди замерли. Всеобщий интерес ко мне мгновенно, если так можно выразиться, посвежел. Но возражать мне никто не стал, и поэтому, вспомнив незабвенные школьные годы как единственный мой опыт публичных выступлений, я затянула:
– Я к вам пишу. Чего же боле? Что я могу еще сказать? Теперь я знаю, в вашей воле меня презреньем наказать…
И так далее, стараясь не частить и вообще выполнять все, когда то вбиваемые мне в голову незабвенной Марь Иванной, паузы и интонации, я досказала бессмертный отрывок до конца. А что еще мне было делать, не кричать же всем этим людям, что я не причем, и вообще не Амина а Оля? Чтобы меня связали и поместили в местный аналог сумасшедшего дома?
– Восхитительно, – произнес король, и все дружно поддакнули, – вы не перестаете нас удивлять.
Тамино кивал в такт его словам, герцог вздыхал, склонив голову на бок. Дамы сидели, пораженные, кавалеры смахивали слезу. Не знаю, правда, мое ли чтение было тому виной, или всех так поразил внезапный Пушкин. Возможно, конечно, восхищение моим исполнительским мастерством было заложено во всех, так же как и ослепление моей «прекрасной» внешностью.
– Вы можете идти, прекрасная Амина, – сказал король.
Два раза просить меня не нужно было, и, поклонившись всем, я вышла.
На дворе уже была ночь, и извилистые коридоры были освещены факелами. Стараясь вспомнить, какой же дорогой я шла в этот зал, я сворачивала и плутала, пока, наконец, не очутилась в каком-то темном закутке, с единственным оконцем выходившим в сад.
– Вы забыли свою лиру.
Лязг доспехов, сопровождавший эти слова, ясно сообщили мне, что герцог не дремлет. Свет луны, лившийся из окна, обрисовывал его гигантскую фигуру, в ней чувствовалось столько угрозы, что я внутренне сжалась и вцепилась в окно – но оно было слишком узким, и бежать из него было невозможно.
– Кто разрешил вам трогать мою лиру? – накинулась я на герцога, во-первых, надеясь, что меня услышат и спасут, а так же, потому что лучшая защита – нападение.
Но одно дело давать наглому преследователю отпор в многолюдной церкви, и совсем другое в пустынном и темном коридоре. Герцог лишь рассмеялся.