– Ты почти не ошибся, сын, – засмеялся граф Арден. – Вот увидишь, как через пару недель мастер Давид с Эстер и Мозесом будут свою Ханнуку праздновать. Им-то никакой монах не понадобится. Девять свечей, свиток Торы, кубок вина – больше ничего. А праздник у них не хуже Рождества. Тебе Мозес не сказал?
– Сказал. И еще сказал, что у него в это Рождество... в Ханнуку то есть, будет День Зрелости. Он же на год меня моложе, как это так? Разве в тринадцать лет наступает зрелость?
– Имеется в виду зрелость духовная. Что, мол, в этом возрасте отрок уже достаточно взрослый, чтобы понимать Закон Божий и читать Святое Писание. В свой День Зрелости твой друг Мозес первый раз прочитает со свитка одну-две страницы, в присутствии всех верующих иудеев... Отца и сестры, в данном случае.
– А я? Я буду присутствовать?
– Если захочешь.
– А вы?
– Может быть, – улыбнулся сэр Конрад. – Потому-то я и не хотел бы, чтобы здесь были монахи. У этих людей редко встречается понимание чужих обычаев. Пока в замке нет никого чужого, маленький Мозес спокойно сидит себе и читает Ветхий Завет, учит свои уроки, ждет своего праздника...
– Я понимаю, – задумчиво протянул Родерик. – Но, отец... Мы все– таки христиане, правда? И обычай этой страны – теперь наш обычай, вы сами это сказали. Может быть, вы все-таки пригласите одного из монахов, а? Если ни один вам не подойдет... Нельзя ли кому-то из нас... Вам самому или, например, леди Леонсии... Отправиться в тот их монастырь, поискать там достойного человека? Ведь они наверняка будут рады. У них там много гостей, все знатные люди из Ноттингема и окрестностей. А еще если вы дадите пожертвование... – мальчик чуть покраснел и смущенно умолк, видя в глазах отца откровенное восхищение.
– Как всегда, ты прав, сын! Замечательная идея! Мы пошлем с ними золото, несколько человек стражи, и графиня поедет в это аббатство.
– Аббатство Святой Анны, – вставил обрадованный Родерик. – А можно и мне с ней?
– Ты хочешь?
– Конечно! Я же никогда не видел английского монастыря.
– Имей в виду: кто бы ни спрашивал, ты – сын леди Леонсии. Ничье любопытство... Ну, ты понимаешь.
– Понимаю, отец.
– Я на тебя надеюсь.
Повеселевший Родерик убежал – может, к матери, а может быть – к своему младшему приятелю.
Ко всеобщему удовольствию, ученик премудрого Элиава из Лондона оказался спокойным, тихим, здоровым мальчиком, умевшим вежливо разговаривать по-английски, читать по-латыни и на языке избранных, а также довольно ловко обращаться с деревянным мечом. Последнее искусство Давид, правда, не одобрял, но видя сына каждый день возле молодого лорда, не мог протестовать с прежним упорством.
Три рыцаря, ездившие в Лондон за юным евреем, вернулись за две недели: по их рассказам, ребенок совсем не задержал их в пути. Он не болел, хорошо спал на постоялых дворах, ел без капризов, что подано. И в седле держался не хуже, чем любой мальчишка его возраста. Мнение трех молодых христиан об иудеях изменилось в лучшую сторону.
Мозес был несказанно удивлен, что его семья поселилась в большом рыцарском замке. Но старшая сестра была довольна обществом дам как арабских, так и христианских; с ней обращались учтиво и уважительно. Отец, в восторге от драгоценных пергаментов из Эль-Ора, умерил свойственную ему отчужденность в отношении аристократов и вообще «гоев», увлеченно трудился вместе с местными работниками, командовал ими и если жаловался, то только на плохую погоду. В замке Арден Мозесу понравилось больше, чем у реб Элиава.
Тем более, что тут у него появился чудесный друг. Молодой лорд Родерик, старше его почти на год, немедленно принял Мозеса под свое рыцарское покровительство. Он даже хотел поселить мальчика у себя, но Давид воспротивился: мол, негоже двум отрокам разной веры жить вместе. Но он не мог помешать подросткам вдвоем бегать с утра на конюшню, потом вместе на уроки «мэтра» Робера, а иногда даже на прогулку верхом. Мозесу впору пришлась та самая лошадка, что герцог Танкред преподнес леди Хайдегерд. Ростом он сильно уступал другу.
Одна вещь сильно мешала Мозесу жить: прическа. Находясь в школе, он у всех ребят видел точно такие же завитки на висках. Здесь никто не носил ничего подобного. Мальчик ловил на себе недоуменные взгляды и несколько раз объяснял разным любопытным, что это и зачем. И тогда он обратился к отцу: не позволено ли будет ему остричь волосы так, как у лорда Родерика?
Давид задумался.
Он размышлял несколько дней, пытаясь решить для сына дилемму, которая ему самому стоила тяжких страданий. И еще тысячам людей его веры. В чем отличие иудеев от христиан? Неужели различие только в тех текстах, что рассказывают о древней истории? Тогда ни прически, ни форма костюма, ни язык молитв не имеют никакого значения. То, что Мозес читает на языке иврит, а его высокородный ровесник – на языке римлян, содержит, в общем, одни и те же божественные истины. И если так, то стремление одних верующих обязательно отличаться от других верующих – всего лишь тщеславие и гордыня, ибо Всевышний отличил племя Израиля лишь в одном – им первым Он передал Закон.
А в божьем Законе не говорится, как стричь волосы. Христианские монахи в гордыне своей тоже изобрели новую прическу: выбривают себе макушки, чтобы все знали, мол, мы люди Господа, избранные Его.
Уподобляется ли этим неверным праведный иудей, отращивая и завивая свои пейсы, дабы Всевышний, благословен Он, не перепутал его с христианином?
И Давид разрешил сыну остричь завитки после его Дня Зрелости.
В ожидании этого счастливого дня, Мозес старательно перечитывал страницы Торы в тишине небольшой комнаты, где он жил с отцом, и реже проводил время с Родериком. Охоту он не любил, в деревню не ездил. В доме выполнял роль младшего пажа, на посылках у дам, чаще всего у сестры Эстер.
Высокородная сарацинка Темелин, приютившая ее, с удовольствием использовала девушку как переводчицу, и могла теперь заказать, например, на кухне свое любимое блюдо, не вызывая к себе Родерика. А ее служанки, до сих пор вынужденные общаться только друг с дружкой, получили возможность поболтать и с другими женщинами крепости. Так что Эстер всем пришлась ко двору.
А вот ей самой было скучно.
В замке Арден все занимались делом. Рыцари охраняли крепость и объезжали графские земли; кто был свободен, упражнялись в военных навыках. У каждого из слуг были свои обязанности, в том числе и у женщин. Графиня вникала во все хозяйственные дела, советовала и проверяла. Даже маленький брат Эстер был занят: он учился. А для нее единственным делом было – составлять компанию африканской принцессе.
Эстер в этом году исполнилось двадцать лет. Она не была замужем только потому, что отказалась выйти за некоего достойного отпрыска уважаемого лондонского семейства. Путешествие за братишкой, так грубо прерванное, имело, кроме всего, целью найти ей другого мужа. Родня отвергнутого жениха все еще рвалась принять в свое лоно дочь Давида бен Элеазара и ее весьма существенное приданое.
Но она не стремилась замуж. С семи лет без матери, вырастив брата, будучи полной хозяйкой в доме, Эстер не ощущала необходимости сменить власть отца на власть другого мужчины. И детей ей пока не хотелось: младший брат заменил ей сына. А уж в многочисленных родственниках она нуждалась меньше всего.
Что же касается непонятных, запретных грешных желаний, что в иные дни беспокоили молодое тело, то их девушка не связывала с замужеством. И возникали они чаще не при виде юношеских бородок учеников Рабби, а в те моменты, когда на нее бросал дерзкий взгляд кто-нибудь из блестящих «гоев», проезжавших по городской улице. Она эти желания прятала в глубине души даже от себя.
И сейчас, глядя, как дюжина полуголых молодых парней скачут друг против друга, отбивая и нанося звонкие удары, Эстер тихонько проглатывала комок в горле.