12. Собрание
К Владимиру Андреевичу подошла Нюся Дорошенко, чем-то немного расстроенная, и попросила:
— Собрание у нас будет после уроков, Владимир Андреевич. Просим вас.
— Что за собрание?
— Дело одно. Придете?
Нюся не хотела раскрыть ему какого-то секрета, но он настаивать не стал, пообещав:
— Буду.
А минут за пятнадцать до начала появился незнакомый Глазкову парень, у которого волосы были гладко зачесаны назад и поблескивали, а костюм до того тщательно выутюжен, что Владимир Андреевич подумал: «Видать, чистюля порядочный. И галстук завязан аккуратно, точь-в-точь под воротник». Нюся подвела парня к учителю и представила:
— Наш комсомольский секретарь.
— Вострецов. Максим Вострецов.
— А по батюшке? — спросил Владимир Андреевич.
— Не надо, — отмахнулся парень. — Я просто Максим.
— Макс, Максимушка, — сказала Нюся. — Он у нас свойский, Владимир Андреевич. Зазнаться пока не успел, недавно выбрали.
В классе Глазков сел за первую парту, а рядом с ним устроился Вострецов. Нюся встала у стола, нахмуренная, покусывая губу: она была в классе старостой. Дождалась тишины и спросила:
— Президиум будем избирать или нет?
— Нет!
— Избрать!
Загалдели, закричали, перебивая друг друга. Нюся постучала по столу кулаком, призывая к порядку.
— Ну, чохго разхгавкались! — крикнула она гневно. — Порядка не знаете, хиба што? Я буду председателем, коли вы такие несознательные.
— Правильно!
— Решено!
— От бисова девка! Сразу всех в кулак.
— Тихо!
Вострецов недовольно хмыкнул, хотел было вмешаться, чтоб выборы председателя провести честь по чести — все же руководителем он был молодым, малоопытным и боялся всяких отступлений от принятых правил. Но Владимир Андреевич, поняв, что Вострецов хочет вмешаться, а этого делать не нужно было, так как знал, что у Нюси председательство получится лучше, чем у кого-либо, тронул Максима за плечо и шепнул: «Все в порядке. Ничего не надо». Вострецов вздохнул, послушался совета.
— На повестке дня у нас один вопрос, — объявила Нюся. — О поведении Женьки Волобуева.
«Волобуева?» — удивился про себя Владимир Андреевич. Сообщение Нюси прозвучало для него неожиданно, но сразу догадался, о чем пойдет речь.
— Какой порядок примем? — спросила Нюся. — Ему дадим слово или прежде кто выскажется?
— Ему!
— Пусть сам!
— Не кричите, еще раз прошу! — рассердилась Нюся. — Не на барахолке. Выходи, Волобуев, и отчитывайся.
Женька даже не поднялся с парты. Огрызнулся:
— Чего мне отчитываться? Нечего мне отчитываться.
— Встань и иди к столу, — потребовала Нюся.
Волобуев неохотно вылез из-за парты, подошел к столу, немного ссутулившись, стараясь всем видом показать, что ему безразлична и смешна комедия с собранием. Но в этой рисовке чувствовалась великая растерянность и испуг. И рисовка-то нужна была только для того, чтобы как-то скрыть эту растерянность. Волобуев поправил очки, но пока не начинал.
— Женька, — сказала Нюся, пронизывая его своим взглядом, — ты нам не крути. Ясно? Времени у нас мало, уже поздно, завтра на работу. Выкладывай как на духу.
— Нечего мне выкладывать!
— Не ломайся, Женька! — пробасил каменщик Иван Максимов, медвежковатый медлительный малый, отчаянный окальщик. — Говори, а то осердимся.
Волобуев протер очки платком, опять надел их, вытер вспотевшие пальцы — они дрожали.
— Я, товарищи, не так виноват, как вы считаете.
— Это мы посмотрим!
— Оправдаешься потом!
— Ну, говори, говори, — торопила Нюся. — Не теряй времени.
— Я не оправдываюсь. Оправдываются виноватые. В клубе Липец расхулиганился, Юрка к порядку его призвал. Ну, Борис заартачился. Семенова другие ребята поддержали, выгнали Борьку. Он и пригрозил Юрке: мол, на узкой дорожке встретишься, голову сверну. А домой пошли, на нас и налетели.
— Ты видел кто?
Волобуев промолчал.
— Продолжай, — сказала Нюся.
— Чего продолжать? Юрка одного стукнул, тот с копытков долой.
— А ты?
Женька замялся, пролепетал невнятное:
— Их много… Думаю, на помощь надо позвать. В клубе дружинники были. Ну, я за ними и побежал.
— Значит, удрал?
— Позор, Волобуев! Товарища в беде бросил! За дружинниками, видите ли, он побежал. Эх, ты!
— Ты — подлый трус, Женька! Подлый, подлый! — закричала Настенька, вскакивая на ноги. — Да как ты после этого в глаза людям будешь смотреть, мне, маме моей, Юре, Владимиру Андреевичу, всем! Трус! Ненавижу! — она расплакалась, упала на парту.