— Вам не нравятся мои валенки?
— Почему же? — весело возразил Глазков. — Наоборот, они вам очень идут. На вас любая обувь красива.
— Не льстите, Владимир Андреевич, — поморщилась Анна Львовна, — вы не умеете льстить, а я не люблю льстецов — они чаще всего неискренни.
— Но я, ей-богу, от души.
Анна Львовна игриво погрозила ему пальчиком, придвинулась поближе и, кокетливо прищурившись, решила смутить его контрударом.
— Да, я слышала, будто вашими усердными стараниями Борис Липец избежал тюрьмы?
— Это почему же моими? И почему тюрьмы?
— Говорят, — неопределенно пожала она плечами. — Не скромничайте, Владимир Андреевич. Земля слухом полнится.
— Не узнаю вас сегодня.
— В самом деле? — живо вскинула она подведенную бровь. — Поясните.
— У вас всегда была точнейшая информация. А сегодня — подгуляла.
— Подумать только! — покачала она головой. — И ведь источник авторитетный.
— Подвел вас источник. Мудро советует пословица: не каждому слуху верь!
— Послушаюсь мудрого совета, — она вздохнула и, взяв классный журнал, пошла на урок, дробно постукивая каблуками.
Глазкову тоже пора было идти: первый урок в девятом. Возле девятого замедлил шаг. Из приоткрытых дверей рвался в коридор гулкий говор. Стараясь перекрыть его, кто-то кричал:
— Тише, хлопцы! Предлагаю комиссию из двух!
Кажется, это голос Левчука, такой трубный и повелительный.
Его поддержали.
— Правильно!
— Даешь комиссию!
— Настеньку! Предлагаю Настеньку!
«Чего они опять придумали? Какую комиссию?» — недоумевал Владимир Андреевич, останавливаясь у дверей.
— Тихо вы, грачи! — остановила всех Нюся Дорошенко. — Та хиба ж можно так горланить!
Шум стих.
— Добре, хай буде Настя. А еще?
— Волобуева еще!
И воцарилась тишина. Владимир Андреевич услышал, как кто-то уронил на пол карандаш. Тишина неловко затянулась — сильна же неприязнь у ребят к этому парню! Однако природный такт, деликатность не позволяли никому открыто отвергнуть предложение. Никто не встал и не сказал:
— Не надо Волобуева. Не верим ему.
А может, дело не в деликатности? Потому никто не отвел фамилию Волобуева, что, отношения у него с классом налаживаются? Пропесочили тогда на собрании, потом исключили из комсомола — и хватит? Не отталкивать же парня совсем? Живет теперь в общежитии, тихий стал, спеси меньше. Владимир Андреевич на днях, между прочим, сказал Нюсе, как старосте класса:
— Вы там с Волобуевым не переборщите. Оттолкнете от себя и дело испортите.
— Борони боже — не испортим! — вскрикнула Нюся. — Женька хлопцем будет — залюбуетесь.
А сейчас тишина затянулась, будто с разбегу задержались у вышки и никак не решат, что делать: прыгать в речку или повернуть обратно?
— Так вот, громодяне, — не вытерпела Нюся, и в голосе ее Глазков уловил веселые нотки. — Чого зажурились? Волобуева, хай Волобуева. Им с Настенькой и поручим. Ну, що кажешь, Настю?
— А мне что — пожалуйста!
И враз загалдели, непринужденно, радостно, как после самого сложного и трудного испытания. Опять выделился трубный голос Левчука:
— Владимир Андреевич идет! По партам! — хотя он не мог видеть и слышать учителя, просто догадался предупредить товарищей — по времени-то Владимир Андреевич все равно должен уже быть.
Глазков вошел в класс. Левчук подмигнул Настеньке:
— Я ж говорил!
Настенька подмигнула ему: мол, знаю, какой ты находчивый. Левчук был красивый парень, особенно красили волосы: густые, вьющиеся, зачесанные назад — такая гордая неотразимая шевелюра. Скулы чуть-чуть выдавались, придавая лицу мужественность. Некоторые девчонки сохли по нему, а он заглядывался на Настеньку. Только ее Левчукова красота никак не трогала.
Владимир Андреевич занял свое обычное место за столом, раскрыл журнал и спросил:
— Какую вы тут комиссию избирали?
— Полномочных представителей к Люсе Пестун, — ответил Левчук.
— К Люсе? Что случилось?
— Вы разве не знаете? — удивилась Настенька. — Так ведь у Люси сын родился!
— Вон оно что!
— Вскладчину подарок ей купить хотим. Нас с Волобуевым и выбрали.
— Доброе дело! — согласился Владимир Андреевич. — И от меня передайте поздравление. Ну, не будем отвлекаться. Что у нас сегодня? — и урок потек своим чередом.
…Накануне Нового года, в предпоследнее воскресенье декабря, у Глазковых требовательно задребезжал звонок. Лена с Танюшкой ушли в магазин покупать елочные игрушки, а Владимир Андреевич писал письмо Семену. Заботливый друг поздравил с Новым годом пораньше, вот Владимир Андреевич и писал ему ответ — чтоб получше и потеплее. Звонок оторвал в неподходящий момент. Только разошлась рука, только свободно полились мысли.