Сергей Михайлович клокотал, срываясь на крик, но я видела, что гнев его какой-то натужный, не настоящий.
— Да нет, всё вы видите и всё понимаете, — догадалась я. — Только сами себе боитесь признаться, что чуть не погубили его. Вам проще обвинить других. То есть меня. Моя вина в том, что произошло, тоже есть и огромная. Только в отличие от вас я себя не обманываю, я признаю свою вину, хоть и не знаю, как с этим дальше жить…
— Что?!
— И можете не нервничать так, больше я Тимура не потревожу. Не приду, не позвоню... Никогда.
— Да уж будь любезна, потому что иначе… сама знаешь.
Я смерила его взглядом. И почему-то он вдруг показался мне жалким и несчастным. При других обстоятельствах я бы ему даже посочувствовала, но не сейчас.
— Только тогда и вы имейте в виду, что если то видео всплывет, то я всё расскажу Тимуру про ваш шантаж.
— Что?! — снова повторил он, опешив.
Я обошла Сергея Михайловича, который продолжал стоять на месте, таращась на меня во все глаза, и стала спускаться на первый этаж.
— Ты ещё угрожать мне будешь… — запоздало крикнул он мне в спину, но я, не останавливаясь и не оглядываясь, свернула в коридор, не дослушав его тираду.
Потом ещё около часа сидела на скамейке в больничном парке, обессилев от всего произошедшего.
Странно, но почему-то только сейчас я полностью осознала, что это конец. Что больше нет нас, нет вообще ничего. Теперь мы с Тимуром друг другу никто, абсолютно чужие люди. Даже после того разговора не было такого ощущения. Наоборот, казалось, что нас всё ещё многое связывает, что мы близки. А теперь всё — наши жизни разошлись в разные стороны.
От этого понимания будто всё внутри выключилось, исчезло, выгорело дотла. Даже боли не осталось. Только мертвая пустота.
А с другой стороны, я вдруг ощутила себя свободной от прошлого. Изможденной, опустошенной, но свободной. Всё осталось позади, плохое, хорошее, всякое, и я должна жить дальше. С чистого листа.
Это не значит, что я всё забуду. Нет, никогда. Слишком острые были чувства, слишком тяжелой оказалась потеря, всё слишком.
Я поднялась со скамьи и, свернув на дорожку, ведущую к воротам парка, устремилась прочь. Напоследок не удержалась, оглянулась на здание больницы.
Ты где-то там, за этими окнами, и если мы когда-нибудь ещё встретимся, то случайно. И это будем уже не мы, не прежние мы. Прощай, мой любимый мальчик…
Эпилог 1
Спустя 2 года
Июнь 2006 года
Марина
Вот теперь я поняла, почему Тому, секретаршу Тихановича, все так ненавидели.
— Мне всего лишь подпись у декана надо поставить, — пыталась я до неё достучаться, протягивая злосчастный бланк. — Это срочно. У меня в отделе кадров требуют.
— Ещё раз повторю: график приема студентов и посетителей вот, — указывала она пальцем на распечатанный альбомный лист, прилепленный скотчем на стену возле кабинета Тихановича.
Понедельник — четверг — с 14.00 по 17.00
Пятница — с 10.00 по 12.00
Сегодня была пятница, половина первого. Этот дурацкий листок мне как раз и всучили полчаса назад.
— Я все понимаю, но это же не какой-то сложный вопрос. Мне всего лишь подпись поставить. Дело пяти секунд!
— Вот в понедельник с двух до пяти и приходи, — как робот отвечала Тома.
— Я не могу ждать до понедельника! У нас вручение дипломов уже во вторник.
— Ничего не могу поделать. — Тома взяла леечку, взобралась на табурет и принялась поливать цветы на шкафу.
Самой, что ли, зайти, пока она там корячится, подумала я, но не решилась. Нет, был бы Тиханович нормальным, так бы и сделала. Но он же злющий, каких ещё поискать.
— В понедельник приходи, — повторила Тома, когда я повернулась к выходу.
В дверях, преграждая путь, стоял парень. Стоял, привалившись к откосу плечом и пряча руки в карманы джинсов. Несомненно, он наблюдал всю эту сцену, и это его почему-то забавляло, судя по тому, как он смотрел на меня с кривой полуулыбкой. Его лицо мне показалось смутно знакомым, но копаться в памяти я не стала.
— Разрешите? — раздосадовано попросила я его пропустить меня, но он не сдвинулся.
Я вопросительно взглянула на него. Нет, определённо я его где-то видела. Только где? Убей бог — не помню.
Между тем он без всяких объяснений взял у меня из рук бланк, и пока я, открыв он недоумения рот, хлопала глазами, зашёл к Тихановичу, как к себе домой. А через пару минут вышел и вернул мне листок с заветной подписью. Тома при этом слова ему не сказала.
Теперь я на него смотрела уже с любопытством. Опережая мой вопрос, он вдруг выдал: