— Нет, ты не поняла. Ты ничего ему не расскажешь. И я ничего ему не покажу. Он этого даже знать не должен. Не стоит ему травмировать психику лишний раз, он и без того… — Он осекся. Несколько секунд молчал, потом продолжил: — Тимур сейчас в тебя влюблен и поверит всему, что ты расскажешь. Но что будет потом, ты подумала? Если он тех мужиков, которые с вас просто долг трясли, чуть не сжег, то тут… даже мне, а я многое повидал... мне страшно представить. И во что это всё выльется — тоже. Он или сам кого-нибудь там убьет и сядет, или его. Нет, — Сергей Михайлович помотал головой. — Он не должен это видеть.
Потом, прищурившись, уставился на меня, словно пытаясь поймать упущенную нить разговора.
— Я другое хотел сказать. Если ты не оставишь моего сына в покое, я тебя попросту уничтожу, — произнёс он это спокойно, почти устало. — Да. Собственно, мне даже делать ничего не придется, ты всё сама уже сделала.
Он встал из-за стола и отошёл к окну, повернувшись ко мне спиной. И продолжал говорить, глядя в темноту ночной улицы и на собственное отражение в стекле.
— Для начала этот фильм увидят твои родители. Твой отец и твоя мать, школьная библиотекарь, у которой серьезные проблемы с сердцем, кажется? Не исключено, что такая новость просочится и дальше. Это очень просто — такие вещи расползаются моментально. Скоро вон год начнется учебный. Как думаешь, каково ей будет, если коллеги, а то и, не дай бог, школьники, узнают, чем промышляет её дочь? Соседи, знакомые… пальцем будут показывать, обсуждать… Народ у нас охоч до грязных сплетен. Особенно в мелких городишках, вроде вашего Зареченска. Я сам из села и знаю, что раз опозоришься и всё, не отмыться, не скрыться. Каждая собака будет знать. И вовек тебе твой позор не забудут и не простят…
— Вы этого не сделаете, — леденея, произнесла я.
Он обернулся.
— Сделаю. И не только это. Я ж сказал — для начала. Но вообще, чтоб ты понимала, я за своего сына и убить готов. Так что это ещё мелочи, поверь. В конце концов, родители твои всего лишь узнают, кого вырастили. Но ты себе и вообразить не можешь, как далеко я могу зайти. И зайду. Но втягивать Тимура в эту грязь, ломать ему жизнь я не дам. Не по-хорошему, так по-плохому.
— Но Тимур вам этого не простит, — глухо произнесла я, уже понимая, что всё тщетно. Он, как бульдозер, будет идти напролом и сметет всё на своем пути. И меня раздавит глазом не моргнет.
Но, господи, как же больно! Он ведь сейчас жизнь мою рвал в клочья, крушил, втаптывал.
— Чего? Твой фильм? А при чем здесь я? Я тебя сниматься в нем не заставлял. Нечего перекладывать с больной головы на здоровую. Кроме того, Тимура не будет. Я его в любом случае отправлю за границу. Он должен получить хорошее образование.
— Но он любит меня, — беспомощно возражала я, глотая слезы, которые уже не могла остановить. — И я его люблю. На меня вам плевать. Но он… Вы не понимаете разве, что ему будет очень больно?
— Ну а как говорят хирурги? Иногда приходится сделать больно, чтобы потом человек жил здоровой полноценной жизнью. А какая может быть здоровая жизнь с таким срамом, который как ни прячь — все равно вылезет? Нет уж, врачи правы — лучше отсечь гнойный нарост сразу, пока он не пустил корни, пока не отравил организм. Перетерпеть разок и всё. У Тимура ещё всё будет. И любовь настоящая, и достойная жизнь, и будущее… А если ты, как говоришь, любишь Тимура, то и не тяни его на дно. Дай ему жить нормально, отпусти его. Пусть его эта грязь не коснется. Потому что этот твой секрет в любой момент может всплыть и что тогда? Я уж молчу о том, что для единственного сына хотелось бы порядочную девушку… Нет уж, девочка, влезла в грязь — разгребай её сама.
Я молчала, только времени от времени тихо всхлипывала, пытаясь побороть дурацкий плач. Перед мысленным взором, как назло, крутились как в калейдоскопе самые дорогие кадры: его лицо, улыбка, нежный взгляд, его горячий шепот и жаркие ласки, его признания и смех. Неужели я больше никогда не услышу его смех? Не увижу его улыбку? Не почувствую его прикосновения?
Сердце сжалось в тугой болезненный комок. Как можно отказаться от того, кого любишь и кто любит тебя? Всё равно что вырвать это самое сердце и остаться с зияющей кровавой раной…
Но то, чем грозил отец Тимура… это просто конец. Катастрофа. Если моим родителям придется окунуться в такой кошмар… нет, я тогда, наверное, как Наташка… Потому что как в позоре жить? Ладно самой, но мама, папа… Они тем более не виноваты. Нет, я не могу подвергнуть ещё и их такому унижению.