Варвара посидела еще с Шашериным. Как оказалось, он подрабатывал на часть ставки, обслуживал компьютеры в отделении. Они открывали разные отчеты по статистике, Варвара просила переслать файлы, потому что записывать на листочках не имело смысла.
Глава 12
Вечером того же дня в гости зашёл Женька. Она была ему рада, потому что, казалось, что он был такой открытый, непосредственный, ранимый.
— Ты откуда?
— Мимо шёл, шабашка была тут в детском саду. Подбросил шабашку старый приятель, ещё осенью. Ну, пока дети собирались, вот сейчас общие фото делаю и потом буду обрабатывать. Так не могу дозвониться до приятеля, хотел поблагодарить. Он мне ещё и часть аппаратуры дал в аренду, а денег не взял. Добрый он. Сейчас хочу закончить и возвращать.
— Что за приятель?
— Родион, он опытный фотограф. Но, к сожалению, последнее время пьёт. Вот хотел ему хотя бы еды купить, что ли. Деньги давать нельзя. Пропьёт. Вот так и умирает наш брат— пролетарий.
— А фамилия как? — с нарастающим интересом расспрашивала Варвара.
— Я не знаю, я с ним пересекался раньше на выставках, нас познакомили. Родион и Родион. Такой невысокий, у него еще щербина на верхнем зубе. А он всё равно улыбаться любит.
— А живёт где?
— Недалеко отсюда, в центре. Хотя… Я заходил сначала в одно место, он с женой жил. А потом мы просто на аллее встречались, говорил, что сейчас в другом месте вроде живёт, жена разменяла квартиру, его отселила. Поставила условие, что будет жить один, а с квартирой сделать ничего не сможет. Ну, он весело это рассказывал, только в глазах грусть стояла. Знаешь, как бывает у этих стариков?
— Понятно. Он старик, что ли? А дочка у него есть?
— Может, не старик, конечно, но так выглядит. Про дочку не слышал. Может, и была. Я же говорю, мало с ним знаком…
Как-то странно. Будто бы и глаза отводит. Варвара поняла, что речь идёт о Чеснокове. Почему поняла, неизвестно. Интуиция. Женька будто скрывает что-то. Аппаратуру на аллее забирал? Странно. Ощущение, что Женька самый искренний среди всех, с кем она общается последнее время, стало улетучиваться.
— Когда, говоришь, его видел? — спросила она с пристрастием, тут же изображая безразличие.
— Ну, месяца полтора назад. Нет, раньше, перед новым годом, запарка стояла у всех, шабашки нужно было хватать, вот и взял аппаратуру. Ему тоже особо некогда было, быстро встретились на компросе, он мне аппаратуру принёс.
— Ясно.
— Слушай, налей чайку, я совсем продрог. А у меня с ногой проблемы сейчас. Представляешь, прыгал через канавку и полетел. Очнулся, гипс. Когда мы сделаем революцию, не нужно будет носиться по шабашкам.
— Почему не будешь бегать по шабашкам?
— Да потому что все найдут работу по душе. Сначала учёбу, а потом работу. А то приходится носиться как конь вороной. Будем поднимать промышленность. Делать новую промышленную революцию.
— То есть, ты уверен, что будет революция?
— Конечно, будет. Но сперва рабочий класс осознает, что он эксплуатируемый. Сейчас это не рабочий класс, а какой-то пластилин. Лепи из него, что хочешь. Рабочий класс — это когда каждый осознал, что его труд отбирает капиталист.
— Но ты ведь на себя работаешь. Налогов не платишь. У тебя-то кто отбирает?
— До поры — до времени. Буржуазное государство всё равно доберётся до меня своими костлявыми ручками и придушит.
— Ну, зато свобода выбора. И можно поставить цель и заработать.
— Пойми, свобода при буржуазном строе весьма условна. Это свобода для правящего класса. Это свобода посадить в чиновники таких людей, которые беспрепятственно будут голосовать за нужные законы. Буржуазия правит не отдельными личностями, а всем классом сразу. Чиновники — это выразители идей буржуазии. А для трудового народа только свобода в выборе эксплуататора. Он вынужден продавать свою рабочую силу — иначе не выживет. Вот и вся свобода. Свобода или жизнь, почти что как — кошелёк или смерть. Так и тут — свободным-то ты можешь быть, но если средства производства в руках определённых людей, то как быть свободным, ты всё равно из-за голода пойдёшь продавать свою рабочую силу.
— Хорошо, а какое государство необходимо? Недавно мне тоже говорили, что государство ограничивает свободу.
— Государство диктатуры пролетариата. Но потом и оно будет не нужно.
— Брр… диктатура. Как-то неприятно. Я ведь не пролетариат.