Не все сигналы были посланиями. Иногда так передавались указания на башню. Временами, пока ты дергал за рычаги, стараясь не пропустить далекий сигнал, они меняли ход событий в твоей собственной башне. Принцесса все про это знала. Многое из того, что передавалось по Магистрали, называлось верхней частотой. Так пересылались инструкции для башен, рапорты, сообщения о сообщениях, даже переговоры между операторами, хотя сейчас такое было строго-настрого запрещено. Все это зашифровывалось кодами. Большой редкостью было передавать что-то по верхней частоте напрямую. Но сейчас…
– Вот опять, – сказала она. – Наверное, какая-то ошибка. Ни индекса, ни адреса. Передают по верхней частоте, но без кодировки.
С другой стороны башни, лицом в противоположную сторону, поскольку он работал на восходящей линии, сидел Роджер. Ему было семнадцать, и он уже учился на мастера семафорного дела.
Не прекращая двигать руками, он спросил:
– Что ты сказала?
– Сначала было ГНУ, и я знаю, что это код, а потом только имя. Джон Ласска. Может, это…
– Ты передала дальше? – спросил Дедушка. Дедушка сидел на корточках в углу их тесной каморки посередине башни и чинил поломанный корпус заслонки. Дедушка был мастером-семафорщиком, он везде бывал и все знал. И все звали его Дедушкой. Ему было двадцать шесть. Когда Принцесса работала на линии, он всегда возился с чем-то в башне, хотя на другой линии всегда сидел оператор. Она только намного позже поняла почему.
– Да, потому что это был Г-код, – ответила Принцесса.
– Тогда все правильно. Работай дальше.
– Да, но я уже передавала это имя. Несколько раз. И по восходящей, и по нисходящей. Только имя, и больше ничего!
Ее не покидало чувство, что что-то здесь было не так, но она продолжила:
– Я знаю, «У» значит, что сообщение нужно отправить обратно с конца линии, а «Н» – значит, не зарегистрировано, – Принцесса просто выпендривалась, но не зря же она столько часов потратила на чтение шифровальной книги. – Получается, это просто имя, которое без конца передается туда-сюда? Какая-то бессмыслица!
Что-то явно было не так. Роджер не отрывался от работы, но смотрел перед собой с лицом, мрачнее тучи.
Тогда Дедушка сказал:
– Умница, Принцесса. Только выбрось это из головы.
– Ха! – отозвался Роджер.
– Прошу прощения, если я сказала что-то не то, – робко сказала девочка. – Просто это странно. Кто такой этот Джон Ласска?
– Он… упал с башни, – ответил Дедушка.
– Ха! – сказал Роджер, продолжая дергать рычаги с невесть откуда взявшейся ненавистью.
– Он умер? – спросила Принцесса.
– Некоторые говорят, что… – начал Роджер.
– Роджер! – оборвал его Дедушка. Прозвучало как предупреждение.
– А я знаю про «отправку домой», – сказала Принцесса. – И знаю, что души погибших семафорщиков остаются на Магистрали.
– Кто тебе рассказал? – спросил Дедушка.
Принцесса была достаточно смышленой, чтобы понимать, что кое-кому не поздоровится, если она начнет вдаваться в подробности.
– Слышала, – беззаботно ответила она.
– Тебя просто решили напугать, – сказал Дедушка, глядя на краснеющие уши Роджера.
Но Принцесса не видела в этом ничего страшного. Если уж ты мертв, то намного лучше летать между башнями, чем лежать под землей. Но она была достаточно смышленой и для того, чтобы знать, когда закрыть тему.
После долгой паузы, нарушаемой лишь скрипом новых створок на заслонках, заговорил Дедушка. Как будто что-то не давало ему покоя.
– Мы продолжаем передавать это имя по верхней частоте, – произнес он, и Принцессе показалось, что ветер в решетке заслонок над ее головой завыл с особенной безнадегой, а нескончаемое щелканье стало еще более отчаянным. – Он бы ни за что не захотел возвращаться домой. Он был настоящим семафорщиком. Его имя в этих сигналах, в ветре, в арматуре и в заслонках. Разве ты никогда не слышала, что человек жив, пока не забыто его имя?
Глава пятая
Пропавшие на почте
В которой Стэнли познает прелесть узелков – Генеалогические страхи господина Гроша – Слыпень заволновался – Хват Позолот, общественный деятель – Лестница писем – Лавина – Господин фон Липвиг слышит – Околпаченный – Тропой почтальона – Фуражка
Стэнли начищал булавки. Делал он это с блаженной сосредоточенностью человека, заснувшего с открытыми глазами.
Коллекция блестела на полосках коричневой бумаги и в свертках черного фетра, как панорама вселенной истинного булавочника. Рядом с ним стояло настольное увеличительное стекло, а у ног лежал узелок с разномастными булавками, приобретенный им на прошлой неделе у вышедшей на покой швеи.