Тогда он вернулся и уселся в кресло.
– Перспектива свободы? – уточнил Мокриц.
– Именно, – согласился лорд Витинари. – Выбор есть всегда.
– Вы считаете… я мог выбрать верную смерть?
– Какой-никакой, но выбор, – ответил Витинари. – Или, лучше сказать, альтернатива. Видишь ли, я верю в свободу, господин фон Липвиг. А верят в нее немногие, хоть и кричат об обратном. И никакое определение свободы на практике не будет полным без свободы отвечать за свои поступки. Это и есть та свобода, на которой держатся все остальные. Итак… принимаешь ли ты мое предложение? Никто тебя не узнает, не беспокойся. Похоже, тебя никто никогда не узнаёт.
Мокриц пожал плечами.
– Ну ладно. Конечно, принимаю, как прирожденный преступник, прожженный лжец, мошенник и безнадежно ненадежный злой гений.
– Решено! Добро пожаловать на государственную службу! – сказал лорд Витинари, протягивая ему руку. – Я горжусь тем, что выбрал правильного человека. Оклад – двадцать долларов в неделю, и почтмейстеру в пользование предоставляются скромные апартаменты в основном здании Почтамта. И, кажется, форменный головной убор. Буду ждать регулярных отчетов. Всего хорошего.
Он погрузился в чтение бумаг. Потом поднял глаза.
– Ты еще здесь, почтмейстер?
– И это все? – удивился Мокриц. – То вы меня вешаете, то в следующий момент нанимаете на работу?
– Дай-ка подумать… да, так и есть. Ах нет. Ну конечно. Стукпостук, отдай господину фон Липвигу его ключи.
Секретарь сделал шаг вперед и вручил Мокрицу увесистую проржавленную связку ключей, после чего протянул ему бумагу.
– Распишись в получении, почтмейстер.
Погодите-ка, пришло Мокрицу в голову, это просто город. В нем есть ворота. И от ворот в разные стороны расходятся десятки путей для побега. Какая разница, что подписывать?
– С удовольствием, – сказал он и нацарапал имя.
– Настоящее имя, – сказал лорд Витинари, не отрываясь от бумаг. – Что он написал, Стукпостук?
Секретарь вытянул шею.
– Э… Этель Змейг, милорд, насколько я могу разобрать.
– Постарайся сосредоточиться, господин фон Липвиг, – устало сказал Витинари, продолжая читать документы.
Мокриц расписался еще раз. В конце концов, какая разница, если пускаться в долгие бега? А бега будут долгие, особенно если ему не удастся раздобыть лошадь.
– Остается только решить вопрос с твоим надсмотрщиком, – сказал лорд Витинари, все еще погруженный в разложенные перед ним бумаги.
– Надсмотрщиком?
– Да. Я же не совсем идиот, господин фон Липвиг. Он будет ждать тебя через десять минут напротив здания Почтамта. Всего хорошего.
Когда Мокриц удалился, Стукпостук вежливо откашлялся и спросил:
– Вы думаете, он там объявится, милорд?
– Всегда нужно учитывать особенности мышления индивидуума, – сказал Витинари, исправляя грамматические ошибки в рапорте. – Я поступаю так всегда, а ты, увы и ах, нередко упускаешь это из виду. Вот почему он вышел отсюда с твоим карандашом в кармане.
Всегда передвигайся быстро. Никогда не знаешь, что следует за тобой по пятам.
Через десять минут Мокриц фон Липвиг был уже далеко за пределами города. Он купил лошадь, за что ему должно было быть стыдно, но времени было в обрез, и он успел только прихватить сбережения из одного-единственного тайника да урвать по уценке дряхлую клячу из конюшен Гобсона. Зато никто не хватится и не побежит заявлять в Стражу.
Никто не остановил его. Никто не задержал на нем свой взгляд – как и всегда. И городские ворота были распахнуты настежь. Перед ним расстилались равнины, полные возможностей. А уж в том, чтобы сделать из ничего кое-что, ему не было равных. Например, в первом же городе, который попадется ему на пути, он возьмется за старушку-лошадку и при помощи элементарных средств и приемов сделает так, что за нее дадут вдвое больше – по крайней мере, в течение двадцати минут или до первого дождя. Но двадцати минут будет более чем достаточно, чтобы продать ее и, если повезет, купить новую, получше, за которую возьмут не слишком дорого. Те же манипуляции он повторит и в следующем городе и дня через три-четыре будет владельцем лошади, которой не стыдно обладать.
Это станет прелюдией, разминкой для восстановления формы. У Мокрица с собой были три почти что бриллиантовых кольца, зашитых под подкладку сюртука, одно настоящее – в потайном кармашке в рукаве – и один почти что золотой доллар, ловко вшитый под воротничок. Для него это было то же, что пила с молотком для плотника. Средства примитивные, но они позволят ему вернуться в седло.