Госпожа Ласска! Он воспарил так высоко над землей, что пригласил ее на ужин! С этим могли возникнуть проблемы, потому что ниже пояса все у него пылало огнем, и госпожа Ласска была тут вовсе ни при чем. Мокриц открыл дверь в свой кабинет. Что ж, может, удастся найти ресторан с очень мягкими сиденьями…
Кричащие заголовки бросились в глаза, стоило ему увидеть газету. Он чуть не закричал в ответ.
Да, он говорил это. Но говорил милой и улыбчивой Сахариссе Резник, а не всему свету! А она взяла и честно все записала, и вдруг… вот что мы имеем.
Мокрица никогда прежде не интересовала пресса. Он был художником. Политика не имела значения. Когда ты водишь человека за нос, он стоит перед тобой лично, и ты честно смотришь ему в глаза.
Иконография, приходилось признать, удалась на славу. Взвившаяся на дыбы лошадь, фуражка с крыльями, а главное – легкая смазанность скорости. Производило впечатление.
Он успокоился. Почему бы и нет – все шло как по маслу. Почту посылали. Почту доставляли. Допустим, важным фактором были неполадки на клик-башнях, но, может, со временем люди поймут, что письмо сестре в Сто Лат, которое доберется до цели, если повезет, не должно стоить тридцать пенсов – оно с тем же успехом может стоить пять и быть на месте к утру.
Стэнли постучался и вошел в кабинет.
– Может, чаю, господин фон Липвиг? – предложил он. – С булочкой.
– Ты ангел в очень неожиданной плоти, Стэнли, – сказал Мокриц, аккуратно откидываясь на спинку стула, и поморщился.
– Спасибо, сэр, – серьезно ответил Стэнли. – Меня просили вам кое-что передать.
– Да, Стэнли, – сказал Мокриц. Повисла продолжительная пауза, пока он не вспомнил, с кем имеет дело, и не добавил: – Что тебя просили мне передать, Стэнли?
– Мгм… приходила девушка, у которой големы, она сказала… – Стэнли закрыл глаза. – «Скажи Молниеносному, что завтра утром у него будет еще восемь големов, и если он не слишком занят, творя чудеса, я принимаю его приглашение поужинать в восемь в «Ле-Фуа-Уру», я буду ждать в «Залатанном Барабане» в семь».
– В «Счастливой Печенке»? Ты не ошибся?
Конечно же, он не ошибся. Это же Стэнли.
– Ха, да там обычный суп стоит пятнадцать долларов! – воскликнул Мокриц. – И встречи нужно ждать три недели, после чего они подумают, разрешать тебе бронировать столик или нет! Они взвешивают кошельки! Как она думает…
Его взгляд упал на «ящик господина Робинсона», невинно стоящий в углу кабинета. Ему нравилась госпожа Ласска. К большинству людей… был подход. Рано или поздно ко всем находились свои отмычки. Даже к госпоже Макалариат можно подобрать отмычку, несмотря на всю кажущуюся дикость такой мысли. Но Дора Гая давала отпор, а чтобы наверняка, она давала отпор еще до того, как на нее нападут. Она была крепким орешком и потому так увлекала Мокрица. Такая циничная, такая закрытая, такая… колючая. И у него было чувство, что она видела его насквозь, а он ее – нет. В общем, она его интриговала. И прекрасно выглядела в самых безыскусных платьях, не будем забывать.
– Хорошо. Спасибо, Стэнли. Еще что-нибудь?
Юноша положил ему на стол лист серо-зеленых, чуть сыроватых марок.
– Первые долларовые марки, сэр! – объявил он.
– Ничего себе! Господин Шпулькс потрудился на славу! – сказал Мокриц, разглядывая сотни зеленых миниатюр университетской Башни Искусств. – Они даже на вид стоят доллара!
– Да, сэр. Даже не обращаешь внимания на человечка, падающего с башни, – сказал Стэнли.
Мокриц выхватил марки у него из рук.
– Что? Где?
– Тут нужно увеличительное стекло, господин фон Липвиг. Их всего несколько штук таких. На остальных он уже под водой. Господин Шпулькс приносит свои извинения, он говорит, это какая-то побочная магия. Типа, даже изображение башни волшебников будет чуточку волшебным само по себе.
На других марках тоже встречались огрехи. На черных марках что-то случилось с отпечатью, и лорд Витинари вышел седым. Одни оказались без клея, но это ничего, некоторые специально спрашивали марки без клея.
– Но зачем?
– Они говорят, что такая марка ничем не хуже настоящего пенни, а весит меньше.
– А тебе нравятся марки, Стэнли? – спросил Мокриц благодушно. Сидя на поверхности, которая не ходила ходуном, он уже чувствовал себя намного лучше.