Андрею совершенно непонятно было то, что началось потом. Понаехали комиссии искать козлов отпущения: кто дал приказ стрелять в мирный народ? И представители от армянских государственных органов, общественных организаций в компании с какими-то подполковниками и полковниками из штаба округа в Тбилиси. И военная прокуратура. С последними, кстати, было легче всего. Два следователя быстро собрали материалы и тут же успокоили, что состава преступления не усматривается. Приехали два дерганых истеричных мужичонки из какой-то московской правозащитной организации, в которой был чуть ли не сам академик Сахаров. Один из них, тип с кашей в бороде, похожий на пациента психушки, оказался депутатом Верховного Совета РСФСР и обещал натравить на них комиссию. Эти смотрели на солдат, как на врагов человечества, которых было бы лучше раздавить, — и вся недолга. Какими словами поливали военнослужащих армянские газеты — не передать. Но Андрея больше удивила попавшаяся на глаза московская газетенка, в которой эта история описывалась как акт геноцида по отношению к мирному населению.
— Что творится в мире? — недоумевал старлей, замполит роты Протопопов, разговорившийся с Андреем однажды вечером. — Я в тбилисских событиях участвовал, когда армия якобы мирных демонстрантов саперными лопатками орудовала. Тогда тоже такие бородатые шизофреники из столицы понаехали и все с ног на голову поставили. Я читал, что они в газетах писали, какие интервью давали. Господи, вранье на вранье! И вот опять та же история. Знаешь, по-моему, вокруг одни козлы.
— И предатели.
Андрей понял, что предательство ныне в чести. Его, солдата, выполнявшего свой долг, предавали свои же. И почиталось это предательство как высшая доблесть. И Андрей понял, что предательство ныне в норме, что оно выгодно. Что оно почетно. Что предатели сидят наверху, а те, кто предавать не привык, служат пушечным мясом.
Между тем обстановка вокруг части с каждым днем становилась тревожнее. Все время у забора толпились какие-то идиоты, та же обкурившаяся шпана, женщины с детьми. Они не умолкали ни на секунду.
— Вы не люди! Вы звери!
— Какая мать вас родила?
— Чтоб вы сдохли!..
Нервы у Андрея были на пределе. Все это выматывало страшно. До дембеля оставался почти год, но как его отслужить? Чернота. Да тут еще прапорщик постоянно вопросы задает, будто намекает — знаю, мол, как ты оружие продал. Однажды подмигнул и осведомился:
— Андрей, не в курсе, сколько на рынке за АКС платят?
Андрей однажды не выдержал, нашел в каптерке старую одежду и перемахнул через забор…
Через день, мотаясь по горам и не в силах на что-либо решиться, он уже готов был повернуть назад. Хоть самовольное отсутствие в части свыше суток и считается преступлением, трибунал ему не грозил. Такие вопросы оставляют на усмотрение командования. Получит максимум несколько суток гауптвахты. Удовольствие не из великих, но лучше, чем скитаться по ущельям и скалам. А что он автомат спер — никогда не признается. Пусть хоть повесят. Он еще не знал, что миг, когда он перемахнул через забор, стал для него роковым — назад путь отрезан. Судьба его была предрешена.
— Э, русский!
Их было двое. На плечах автоматы Калашникова. Лица хмурые. На щеках многодневная щетина. В глазах холод.
— Поди сюда!
Один из них вскинул автомат, и Андрей понял, что если не выполнит команды, сквозь него через несколько секунд будет просвечивать заходящее солнце. Он послушно подошел и тут же получил удар прикладом.
— На колени, бараний сын!
Андрей рухнул на колени. Получил еще несколько ударов прикладом. Они что-то прокаркали на своем языке. Потом один из них, с жутким шрамом на шее, произнес, театрально чеканя слова:
— Ты — русская свинья, продавшаяся мусульманам, наверняка диверсант.
— Как? — У Андрея полезли глаза на лоб, такого оборота он не ожидал. — Вы чего, какой из меня диверсант?
— Стрижка короткая. Солдат?
— Да нет, я проездом, — начал лепить Андрей какую-то чушь, понимая, что лишь усугубляет их подозрения.
— Турист, да? Он издевается… Тебя сразу расстрелять?
— Э, мужики, вы чего? Солдат я. Из части смылся. Вчера. Часть девяносто шесть ноль пятьдесят пять. За той горой мы дислоцируемся. Не верите?