В душе Боба начала зарождаться вера в существование какой-то высшей силы, о которой талдычат законченные пьяницы и наркоманы. Типа той, что в «Звездных войнах». Вера в преемственность кармы. В волю Аллаха. В любовь Кришны. Она существует! Он ее чувствует!
Дон был вне себя от ярости. Накануне он строго-настрого велел сотруднику камеры хранения вещественных доказательств, чтобы его известили в ту же минуту – нет, в ту же секунду, когда доставят оторванную руку, и обязательно задержали курьера. Однако эти раздолбай не только не выполнили его указания, но и вообще не сообщили ему, что руку привезли! Дон узнал об этом, только когда сам им позвонил.
Он не стал дожидаться лифта и побежал вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. У него сложилось впечатление, что Боб, в общем-то, нормальный, честный парень, только здорово расстроился из-за того, что его бросила Мора. И Дон от души ему сочувствовал. И тем не менее, он обязательно разыщет и побеседует с Бобом после того, как отправит руку на снятие отпечатков пальцев и анализ ДНК. Растолкует ему, что личные переживания не повод для неисполнения служебных обязанностей.
Дон вошел в камеру хранения вещественных доказательств. Он заранее приготовился держать себя в руках и никак не проявлять своего раздражения. Впрочем, служащий камеры, толстый коротышка с необычайно густыми, светлыми бровями, и так ничего не заметил бы, поскольку ему все до фонаря. Дон подошел к указанному им термоконтейнеру и открыл крышку. Вот она! Эту руку видели в последний раз на полу в гараже Карлоса Вилы. Скоро Дон узнает, кому она принадлежала. И тогда ему станет понятно, почему труп Карлоса Вилы остался в гараже, а второго мертвеца увезли, неизвестно куда. А пока это для него необъяснимая загадка.
Вот, что больше всего нравилось Дону в своей работе. Он любил подбирать и складывать разрозненные и, казалось бы, ничем не связанные кусочки улик и информации, и наблюдать, как из этой мозаики медленно вырисовывается гармоничная картина совершенного преступления. Труд сродни археологическим раскопкам.
Коротышка выглянул у него из-за спины.
– Вы именно этого ждали?
– Да.
– Ее надо замораживать?
– Нет, просто оставьте в этом термоконтейнере.
– А в лабораторию надо передавать?
Дон посмотрел на служащего.
– Да!
Тот пропустил мимо ушей его язвительный тон.
– Ладно.
– Пусть сделают побыстрее!
– Тогда позвоните им сами!
– Хорошо. Вы отнесите им контейнер прямо сейчас, а я позвоню.
Коротышка кивнул.
– Будет сделано.
Мора понемногу теряла терпение, что, вообще-то, на нее не похоже. Но новый клиент ее уже просто достал. Нет, он не стеснялся и не выглядел заторможенным. Скорее наоборот, ему с самого начала не терпелось оголиться и похвастаться перед ней, какой у него большой и твердый. Но движения рукой он выполнял торопливо и судорожно. Без чувства и без толка. Мора мягким голосом давала наставления, просила замедлить темп, насладиться ощущениями. Но тот ничего не мог с собой поделать и продолжал дергать правой рукой, как заведенный.
Это зрелище было прямой противоположностью ее ночи с Доном, наполненной упругой нежностью и чувственной лаской. Синхронными движениями их тел.
Смотреть на этого типа все равно, что жевать фольгу или скрипеть ногтями по стеклу. Бр-р!
Наконец, Мора не выдержала. Никогда так не делала, но сегодня сорвалась. Она отстранила его руку и сама взялась за член.
– Ну-ка, дайте, я покажу, как надо!
В ее руке он кончил за считанные секунды.
Амадо сидел на диване и смотрел свою любимую теленовеллу. Денек на асьенде выдался спокойный. Фернандо, как обычно, замышлял какую-то пакость, а Глория пыталась совратить местного падре. Амадо надеялся, что священник не купится на ее дешевые заигрывания. Если уж ты решил посвятить свою жизнь Церкви, тем и занимайся. Это твое призвание.
У Амадо тоже имелось призвание. Он посвятил свою жизнь воровству, прелюбодейству и выпивке. Он олицетворял собою все плотские грехи. Он поклонялся им, принеся свое тело в жертву дьяволу. Ему сначала надо сойти с ума – стать локо, чтобы пойти в церковь и тем самым объявить себя смертным, достойным вечной любви Господа. Так же, как этот падре должен стать локо, чтобы ни с того, ни с сего упасть в объятия Глории.
Видно было, что падре колебался. Его можно понять, если заглянуть в вырез блузки на груди Глории, головокружительно глубокий, как Марианская впадина. Но Амадо все еще ждал, что священник опомнится, явит собою образец целомудрия. Истинному падре негоже забывать высокие устремления, подвигшие его ступить на стезю Господню, и поддаваться соблазну преходящих радостей, какие сулила Глория. Иначе ему уж никогда не служить мессу.
С улицы вошли Норберто и Мартин. Норберто весь перепачкался в земле. Он снял туфли у порога, чтобы не тащить грязь в дом.
– Ола!
Амадо оторвался от телевизора.
– Ола, пендехо! Комо фуэ?
– Бьен. Тодо бьен!
А Мартин добавил:
– Все покайфно!
– Курадо, вато!
По тому, как оба держались, Амадо догадался, что далеко не все покайфно, но не показал виду, решив им подыграть. Мартин помедлил, переминаясь с ноги на ногу.
– Эстеван здесь?
– Уехал домой.
Мартин кивнул.
– Пожалуй, я ему позвоню. Так просто, чтобы отметиться.
– Да, давай-ка, позвони.
– Твоя рука еще здесь?
– В холодильнике.
Мартин опять кивнул.
– Нам надо избавиться от нее.
– Почему?
Тут вмешался Норберто.
– Чувак, это же улика!
– Это моя рука.
– Если копы найдут ее…
– Лас-плакас ее не найдут! Энтьендес?
Амадо бросил на Мартина свирепый взгляд. Но тот не сдавался.
– Эстеван велел нам избавиться от нее!
– Это не его рука!
– Что ты собираешься с ней делать?
Амадо не сумел придумать ответа на этот вопрос.
– Пусть полежит пока.
– Пока что? Пока на нее не наткнется полиция?
– Это моя рука, пендехо!
Амадо увидел, как Мартин и Норберто переглянулись.
– Умираю, хочу под душ!
Амадо промолчал. Глория гладила падре по ноге.
– Yo tambiйn necesito descansar [11].
Амадо поднял глаза на Норберто.
– Вале, каброн.
Норберто и Мартин еще немного постояли в нерешительности, потом поплелись прочь. Амадо проводил их уголком глаза. Что-то они мудрят. Либо напортачили с похоронами толстяка, либо чего-то затевают. Или обкурились оба. По Мартину никогда не поймешь. Он все время будто под кайфом. Бабосо, думает, ему все на свете известно, а на самом деле еще до черта чему надо учиться. Амадо знал, чтобы эти двое не замышляли, в итоге им придется извлечь для себя нелегкий и опасный урок.
Он вернулся к теленовелле как раз вовремя. У него на глазах падре упал в объятия Глории, зарывшись лицом меж ее пышных, мягких грудей и моля Бога простить его за прелюбодеяние, которое готовился совершить.
Как же презирал Амадо всех этих святош!
Когда Боб вошел в кабинет, Моррис играл в «тетрис».
– Все балдеешь?
Моррис оторвался от компьютера.
– Это ты балдеешь, чувак! Где тебя черти носят?
– Далеко.
– Я так и понял!
– Меня кто-нибудь хватился?
– Никто, кроме босса, полиции и всего Калифорнийского университета.
– Босс разозлился?
Моррис покачал головой.
– Он волновался, чувак. Мы все волновались.
– За меня?
– Нуда!
Боб улыбнулся.
– Не знал, что я тебя волную.
– Я не голубой, чтобы ты меня волновал. Просто беспокоился за тебя, как и все!
Боб засмеялся.
– Пойду, доложусь боссу.
– И не забудь позвонить копам!