«Замри», – приказал Нэй.
Он сфокусировался на создании ауры смерти, заглушил стук девичьего сердца и обратился к Вийону.
«Что конкретно говорил учитель о ритуале с использованием живого человека?»
В ушах зашелестели обрывки давней беседы: собственный голос Нэя и голос Уильяма Близнеца.
– Можно ли тому, кто не умирал, использовать таинство Чрева?
– Если он не боится разгневать тьму.
Зрачки колдуна метались вправо и влево маятниками.
Он подхватил Литу и шагнул к разбухшей, смердящей туше. Сапог наступил на щупальце, оно лопнуло, брызнув бурой струей гноя. От вони кружилась голова. Ноша стала вдруг до странного тяжелой, будто противилась запланированному.
Вийон посылал в мозг слова Уильяма Близнеца:
– Правда или нет, но ходят легенды о звездочете, который провел ритуал, дабы выведать секреты Вселенной. Он заживо погрузился в Чрево. Его тело превратилось в мост между мирами, и души древних астрономов поселились в нем на короткое время. Они поведали о кораблях, летавших к далеким планетам, и о том, что корабли принесли на Землю зло, погубившее Прежний мир.
– Звездочет выжил?
– Говорят, он сумел выбраться из Чрева и прервать связь с загробной стороной. Но тьма снова и снова являлась ему, он видел берега, которые ни один смертный не должен видеть, и в итоге сошел с ума.
«Прости меня», – подумал Нэй, всматриваясь в бледное лицо рыбацкой дочки.
Лита распахнула глаза. Заверещала и впилась зубами в кисть колдуна. От боли Нэй ахнул.
– Она жива! – закричал сверху монах. – Ты не убил ее!
– Рыбья требуха! – голосила Лита. – Да как ты посмел!
Она брыкалась и царапалась, но Нэй покрепче стиснул ладное тело и занес над пузырящейся массой.
– Кощунство! – завопил монах. – Издевательство над Преображением! Туда нельзя живым!
Глаза девки вылезли из орбит. Нэй пожал плечами и швырнул ношу на гору колыхающегося киселя. Крик оборвался. Лита провалилась с головой в дохлого кракена, как в топь.
– Великий кит Джхаша! – не унимался монах. – Проклятый мерзавец! Сюда, сюда!
Нэй метнулся обратно на платформу. Туша моллюска бурлила в желобе. Щупальца хлопали по бревнам.
Нэй не верил глазам, но есть процессы, течение которых не зависит от веры и ограниченных представлений. Даже после стольких слов Уильяма Близнеца… Да, у доктрины перевоплощения хватало последователей, вот только одно дело слышать о живых мертвецах Калькутты или оборотнях Вагланда, а другое – лицезреть Лаз в клубящейся стене неугомонного круговорота жизни и смерти. Стоять перед ним.
После гибели тела человеческая душа пытается всплыть, чтобы родиться в новом теле или вселиться в уже существующее – и так до тех пор, пока не успокоится, достигнув Вечной Глубины, или не найдет путь в иные миры. Но душа не способна вернуться самостоятельно. Возрождение совершает мысль, извечное желание Творца Рек, к которому восходят заклинания – даже самые черные и скверные.
Река жизни и смерти состоит из слоев, связанных подводными течениями. Смерть – это отделение главного слоя, придонной глубины, от верхних слоев. Перерождение – это резкий подъем, агония бегства, прежде чем душа сольется с Рекой. Все пребывает повсюду, верно. Но, чтобы выйти, нужна дверь, проход. Что-то реальное и мифическое в человеческом сознании. Чтобы вынырнуть, нужен Лаз. Чрево. Кракен связывает слои, он обитает на самом дне и поднимается на поверхность. Он везде. Он водоворот, через который можно вернуться.
Монах вцепился толстыми пальцами в редкие поросли тонзуры вокруг и причитал. Его буркала залили чернила каракатиц, что рыскают в околоплодных водах в брюхе кита-смерти.
А по залу уже перли прихвостни храма.
Стражи-монахи, вооруженные костяными мечами.
Не мешкая, Нэй ринулся навстречу. Блеснула сталь. Спутник Элфи Наста замельтешил у ног, норовя разодрать акулью кожу и вгрызться клыками в мясо. Повинуясь команде, Вийон покинул уютное гнездышко под сюртуком хозяина, прыгнул точно на спину крысе. Впился острыми зубками в холку врага. Нэй охотно поглядел бы, как сражаются духи, но момент был неподходящий.
Стражи толкались в дверном проеме. Мертвецы, опутанные тиной, хлюпающие и рычащие. Долговязый священник размахивал причудливым кадилом – подвешенной на цепи окаменевшей доисторической рыбой. Удивленно округлившийся рыбий рот изрыгал витки дыма. В толчее дымящийся груз лупил своих же; плавники пластали гнилую плоть.
– Во имя Джхаша! – выл Элфи Наст. – Во имя Преображения!