Над президентским дворцом в небо поднимался столб коричневого дыма. Что там могло происходить? Где мои подруги? Что стало с женщинами и детьми королевской семьи? Что будет с Афганистаном, лишившимся своего трезвомыслящего президента?
Рынок был переполнен людьми. Покупатели кричали и толкались, запихивая продукты в свои мешки. Мы с Аскером тоже принялись хватать все что ни попадя, впрочем нам повезло больше, так как многие продавцы знали нашу семью. Перед нами выставляли мешки с рисом, банки с сухим молоком, консервы, туалетную бумагу и другие предметы первой необходимости, которые мы тут же загружали в машину. А когда мы с Аскером попытались расплатиться, продавец отказался брать деньги и лишь закричал:
— Уезжайте! Уезжайте! Потом рассчитаемся!
Мы рванули домой, так как сражение возобновилось, и моментами мне казалось, что нам не удастся прорваться. Никогда в жизни я еще не переживала такого выброса адреналина. Добравшись до дому, я припарковала машину как можно ближе к подъезду и бросилась вытаскивать провизию. Я гордилась собой и полагала, что меня встретят как героиню. Однако вместо этого родители набросились на меня, кипя от ярости.
— Мариам! Мариам! — кричала мама.
И я чувствовала, что ее раздирают два противоречивых желания — обнять меня, поскольку я осталась жива, и избить за то, что я доставила им столько волнений.
Даже интеллигентное лицо моего папы исказил гнев.
— Мариам, как ты могла?! На улице революция! Ты что, рехнулась, spi zoia?! — Папа редко ругался, но теперь он назвал меня сукиной дочерью, что являлось одним из тяжелейших оскорблений в мусульманском мире.
Я опустилась на пол и обхватила колени руками.
— Прости, папа. Прости. Я не подумала.
Однако ни мать, ни отец не сделали ни единого примирительного жеста. И миновал не один день, прежде чем они сменили гнев на милость.
Ту первую ночь мама, няня Мума, Надия и я провели вместе в гостиной. Папа с Аскером спали в маленькой комнатке в глубине квартиры. Всю ночь до нас доносились взрывы и автоматные очереди. Мы слышали, как рядом с домом грохочут танки. Этот переворот ничем не напоминал бескровную революцию 1973 года. Теперь все было гораздо серьезнее. Мама и Надия всхлипывали при каждом новом звуке. Мне по какой-то причине удавалось сохранять спокойствие, и я даже немного поспала, несмотря на шум.
Так что на следующее утро лишь я выглядела свежей и отдохнувшей. Папа настроил радиоприемник на правительственный канал Кабула, но там передавали лишь бодрую музыку. Наконец около десяти утра музыку прервал голос диктора, произнесшего на фарси с пуштунским акцентом: «Афганистан освобожден от феодализма и империализма. Теперь свободная Республика Афганистан принадлежит народу».
Затем вновь зазвучала веселая музыка. Я глубоко вздохнула и принялась изучать встревоженные лица своих родителей. Первой заговорила мама.
— Коммунисты хотят превратить Кабул в пригород Москвы, — с отвращением произнесла она. — Из нашего дома сделают коммунальную квартиру, а твоему отцу прикажут поделиться с кем-нибудь его бизнесом. Частные земли будут конфискованы и розданы неизвестным людям. Эти коммунисты станут попирать даже законы ислама.
Няня Мума вскрикнула и зажала рот ладонью.
Я промолчала, погрузившись в грустные размышления. Впервые за долгие годы мы могли лишиться многого. Только-только папа начал прилично зарабатывать, как появились эти коммунисты. Это несправедливо! Судя по выражению лица папы, он думал о том же, однако ничего не сказал и лишь испустил глубокий вздох.
В этот момент музыка затихла, и тот же голос объявил: «Я — министр обороны Республики Афганистан, майор Аслам Ватанджар».
Я чуть не расхохоталась, не поверив своим ушам. «Ватанджар» означает «умру за страну». Очень символичное имя для человека, выдающего себя за патриота. Однако со временем я узнала, что по иронии судьбы его фамилия действительно была Ватанджар.
Не успели мы обсудить услышанное, как майора прервал другой голос, говорящий на пушту: «Сограждане, справедливость наступила для мужчин и женщин, к которым будут относиться с должным уважением в новом Афганистане».
Эта информация могла взбесить практически всех афганских мужчин и пролить елей на сердца афганских женщин, впрочем никто из нас не сомневался, что за этим не последует никаких перемен. Мальчики, еще находясь в утробе матери, уже начинают испытывать пренебрежение к женщинам по мере формирования их мозговой ткани. И кто мог это изменить? Это было не под силу даже коммунистам.