Выбрать главу

— Мариам, если ты не вступишь в коммунистический союз молодежи, твои шансы на получение высшего образования сильно уменьшатся.

Но подобные угрозы делали меня лишь еще более упрямой.

— Нет, спасибо, — спокойно отвечала я, чувствуя, как у меня чешутся руки расцарапать ей физиономию.

— Мариам, это плохо отразится на твоей семье.

Я промолчала. Я чувствовала, что поступаю правильно. Я не лицемерка. Я решила, что, если коммунисты не позволят мне уехать из Афганистана учиться в Индию, я пересеку границу без официального разрешения.

Мой отказ вступить в коммунистический союз молодежи сочли подрывной деятельностью, но я никогда не сожалела о своем поступке. Одноклассницы, вступившие в союз, рассказывали, что их заставляют доносить на собственных родителей и сообщать обо всех услышанных ими антикоммунистических высказываниях. Их принуждали посещать партийные собрания, на которых присутствовали мужчины, что категорически противоречило нашей культурной традиции.

И если в детстве я играла с мальчиками, то, достигнув подросткового возраста, уже никогда не посещала мероприятий, где могли присутствовать лица противоположного пола. И хотя кое-какие аспекты коммунистического правления меня привлекали — равенство мужчин и женщин при приеме на работу, предоставление женщинам права голоса и других политических прав, — это еще не означало, что я готова была общаться с незнакомыми мальчиками. Коммунисты взяли ошибочный курс в консервативном Афганистане.

Как и многие афганцы, я стала более религиозной после прихода к власти коммунистов. До этого я легко относилась к религии, чувствуя свою веру абсолютно защищенной. Однако, когда в стране начали происходить столь кардинальные изменения, я, как и многие другие афганцы, с новой страстью обратилась к исламу. Во время рамадана я стала прилежно поститься, не принимая ни еды, ни питья в течение дня.

Именно во время рамадана в нашу школу приехала телегруппа из Польши. Перед ее приездом мы получили от учителей инструкции, в соответствии с которыми должны были превозносить новое правительство. Это была чистая показуха. Все мои знакомые презирали новый режим.

Я находилась в дурном расположении духа еще до приезда телегруппы.

Поскольку мы учились в выпускном классе, предполагалось, что прежде всего беседовать будут с нами. Нас вывели во двор и приказали сесть в круг. Польская телегруппа расставила вокруг нас слепящие прожекторы.

Я заметила, что один из молодых операторов ест яблоко. Позднее я никогда не обращала внимания на то, что немусульмане едят во время рамадана, но в тот день я пришла в страшное негодование и пожалела, что не обладаю правом обречь этого человека на бичевание.

— Как тебе не стыдно, придурок! — воскликнула я на фарси. — Сейчас рамадан, а ты ешь яблоко! Мог бы проявить уважение к нашей религии!

Кое-кто из моих одноклассниц хихикнул. А одна из них прошептала:

— Мариам, твой язык доведет тебя до беды.

— Они слишком глупы, чтобы понимать фарси, — высокомерно ответила я.

— Простите, вы правы, — отшвыривая в сторону яблоко, на идеальном фарси ответил молодой человек.

Я была потрясена и смущена.

Когда заработали камеры и началась съемка, этот поляк, евший яблоко, оказался ведущим программы.

— Вот вы, — обратился он ко мне, — что вы думаете о вашем новом правительстве?

Кровь прилила к моему лицу, когда дерзкая непокорность взяла верх над здравым смыслом.

— Сами можете догадаться, — сверкнув глазами, заявила я. — Вы ведь из Польши. Вы тоже кукла, живущая в марионеточном государстве. И что вы об этом думаете?

До меня донесся недовольный ропот окружающих, но я слишком долго копила в себе раздражение и теперь уже не могла остановиться:

— Не забывайте, что мы — афганцы. И мы никогда никому не подчинялись. Мы никогда не превратимся в марионеточное государство, — выпалила я. — В отличие от вас мы выгоним своих захватчиков.

До меня донеслись сдавленные вздохи, но никто не осмеливался остановить меня, пока пришедшая в себя директриса не завизжала:

— Обратно в класс! Сию минуту!