В ходе кипучих споров последнее слово естественно стояло за капитаном. Власов решил высадить на планету сначала отряд андроидов. Те должны были построить колонию для будущего группы дипломатов, разведать прилегающую территорию и параллельно предпринимать попытки связаться с кем-нибудь из местной расы уже с земли. На том и порешили.
Пока андроиды работали на поверхности планеты, а Комаров периодически летал к ним со стройматериалами, определился окончательный состав дипломатического отряда. Власов решил лично его возглавить, хотя сначала предполагалось, что будет отправлен его помощник Люпин. В итоге Люпин остался на борту корабля, вместе с Юдиным, а Власов вместе со мной и Джейкобсоном отправился на поверхность. В качестве места для колонии была выбрана достаточно просторная поляна, окружённая с трёх сторон дремучим лесом. Поляну пересекала небольшая речушка, которая в будущем может послужить источником воды. Местные деревья напоминали хвойные деревья Земли. Может, это и были хвойные, что вполне могло оказаться и так, учитывая, насколько этот мир похож на наш. С такого просторного, залитым светом открытого пространства казалось, что в лесу царит непроглядная тьма, ибо деревья росли достаточно плотно. Первое время мы смотрели на всё это словно зачарованные - настолько этот мир был похож на Землю! Но сходство сходством, а Власов строго пригрозил никому без защитного скафандра вне стен блоков колонии не появляться. В противном случае - изоляция в карантине, так как у нас до сих пор не было никаких точных данных и микроорганизмах этого мира.
Помимо поразительного сходства с Землёй, на TN-01 имелась ещё одна особенность. Планета была необычайно тихой. Единственным источником громких звуков была наша колония, в которой без устали работали андроиды. А так всё. Ни пения инопланетных птиц, ни рёва зверей. Ничего. Абсолютная тишина, характерная скорее для склепа, нежели для подобной планеты. И лишь когда дул ветер листва деревьев создавала естественный шум, но очень скоро он перестал нравиться нашей троице, ибо шелест деревьев и трав скорее напоминал невнятный шёпот, чем нормальное, привычное шелестение. Это очень сильно нас напрягало, а постепенно стало и немного пугать.
Отвлечься от разных жутковатых мыслей, что в таких условиях сочились потоком, помогала первое время работа. Власов раздавал команды андроидам и следил за их деятельностью, изредка внося поправки в их действия. Я всё ещё работал над расшифровкой инопланетного языка и иногда посылал в радиоэфир непонятно кому короткие несложные по своей структуре сообщения, получая в ответ всю ту же жуткую гипнотизирующую мелодию в ответ. Джейкобсон собирал пробы воды, земли и воздуха, изредка идя в сторону леса, а затем, взяв образцы, спешно возвращался к колонии имея на себе такое выражение лица, словно каждый раз видел привидений.
Но со временем работа перестала отвлекать нас от жуткой обстановки планеты. К такой тишине едва ли можно было привыкнуть. Иногда нам мерещились странные звуки, особенно подле леса. Порою казалось, что параллельно нам в непроницаемом мраке густых лесов кто-то рыщет. Остановившись, прислушиваешься. Тишина. Ничего, кроме тишины, которая здесь кажется чем-то осязаемым. «Просто эхо» - говоришь себе, а сам в этот момент, вспотев от необъяснимого страха и напряжения, стараешься делать вид, что всё нормально. Но в итоге срываешься и чуть ли не бегом спешишь вернуться к колонии, в которой только безразличным андроидам нет дела до странностей этой планеты.
Постепенно TN-01 заставила каждого из нас обзавестись странной и чудаковатой привычкой, чтобы хоть как-нибудь разбить звенящую тишь и жуткий шёпот деревьев. Джейкобсон, например, начал рассуждать вслух, и если поначалу его рассуждения касались только объектов его исследования, то со временем они начали затрагивать и абстрактные вещи, не имеющие никакого отношения к его деятельности. Я стал напевать себе под нос все песни, какие только помнил. Власов переходил с ультаматата - языка, на котором говорили все люди послевоенной эпохи - на родной русский, на котором зачитывал громаднейшие стихотворения. Пугало здесь то, что сначала всё это нами обыгрывалось как некая шутка, развлечение. Но со временем каждый из нас стал ловить себя на том, что начинает это делать не задумываясь. Джейкобсон мог ни с того, ни с сего начать о чём-то рассуждать, останавливаясь только тогда, когда начинал говорить в полный голос. Всё чаще его бубнёж становился похож на разговоры с кем-то другим. Наконец, делать вид, что всё нормально, стало невозможно, потому что это было совсем не так. А потому Власов в один день на закате собрал нас с Джейкобсоном для дальнейшего совещания.