Гвен слушала, сравнивала. До чего у них с Джорджем разные жизни! Правда, оба потеряли родителей, но на этом сходство заканчивалось. Она трудилась на фабрике по обеспечению нужд фронта, а по субботам ей разрешали работать у цветочника Стэна Форсайта. Гвен повезло найти это место, друзья завидовали ее возможности проводить день вдали от фабрики. Стэн делал венки для гробов. В том числе для гробов солдат, вернувшихся домой умирать, и для пустых гробов солдат, домой не вернувшихся, и – к сожалению, тоже нередко – для гробов родителей, умерших от горя. Последние венки были самыми печальными. (Интересно, думала Гвен, как умерла мама Джорджа, и не стало ли причиной смерти его отца горе от потери Биллом обеих ног?) Гвен вставляла в каркасы печальных венков листья камелий, сплетала проволокой георгины и камелии, которые Стэн потом крепил поверх листьев, и сбрызгивала водой готовые венки, поддерживая их свежесть.
Похоже, Джордж не служил – и не собирался. Он не упоминал ни военного лагеря, ни назначения в какую-нибудь часть, а спрашивать Гвен не хотела. Может, сирот с братьями-калеками освобождали от военной обязанности. Или работа на свекольной ферме приравнивалась к службе на нужды фронта… Сейчас, когда лицо Джорджа было совсем рядом, Гвен разглядела, что он гораздо старше ее. «Наверное, еще не стар для войны, но стар для меня», – заключила Гвен.
Она решила вежливо отказать, если Джордж пригласит ее на следующий танец, и тут крупная ладонь Джорджа переместилась по спине туда, где под тонкой тканью платья хорошо ощущался бюстгальтер. От смущения Гвен оступилась и перевела взгляд вниз, на ноги, стараясь сосредоточиться. Однако чем больше она старалась, тем больше ошибок совершала и тем сильнее пылала спина. При этом Джордж улыбался все шире и все усерднее хвалил ее умение танцевать.
В итоге ей показалось невежливым ответить «нет, спасибо» три минуты спустя.
В последующие недели он настойчиво покорял Гвен улыбками, приятными словами, и она все больше радовалась своему решению не отвечать «нет, спасибо». Да и друзьям ее нравился этот интересный, приветливый, улыбчивый мужчина.
Однажды субботним вечером, когда Джордж провожал Гвен от цветочного магазина Стэна (где теперь ждал ее всегда ровно в пять тридцать), к ним подбежал маленький мальчик, весь в слезах. Его мама была шагах в двадцати, не меньше. Она звала: «Кенни, Кенни!» – при этом одной рукой толкала коляску, а другой прижимала к груди ревущего малыша.
– Полегче, юноша! – воскликнул Джордж, опускаясь на одно колено. – Куда спешим?
Футах в пяти от Гвен и Джорджа мальчуган свернул с тропинки – и прямо на дорогу. Размытый силуэт Джорджа метнулся в том же направлении. Взвыл автомобильный гудок, Джордж поймал мальчика за щиколотку, каким-то чудом обхватил его за талию и изо всех сил дернул. Не успела Гвен ничего сообразить, а Джордж с мальчиком уже лежали на травянистой обочине. Ребенок по-прежнему плакал, на его лице была кровь. Его мама бросила малыша в коляску и помчалась к ним.
Джордж встал. Носовым платком вытер с лица невредимого мальчугана свою кровь, приложил платок к кровоточащему виску.
Когда Кенни и малыш наконец успокоились, женщина пожала Джорджу руку, растерянно забормотала благодарности. Джордж отвел Кенни в сторонку, присел перед ним и твердо, но ласково объяснил, что от мамы убегать нельзя, даже если сердишься на постоянно орущего младшего брата; что скоро Кенни станет мужчиной и должен будет защищать маму и братика. Кенни, еще не оправившийся от потрясения, кивал с несчастным видом.
Мама будущего защитника обеими руками пожала руки Гвен и заметила на ее безымянном пальце кольцо.
– О, – произнесла. – До чего же вам повезло с женихом. Такой добрый и храбрый мужчина!
– Да. – Гвен улыбнулась. – Повезло.
Ее сердце переполняла гордость.
Глава 5
Джой и Рут
Декабрь 1960 года
Перед глазами Джой плыл образ отца, рубящего ей руки и ноги. Ноздри заполнял запах крови… Вновь скрипнул линолеум – отец второй раз за вечер отодвинул стул. Вышел из кухни. Лишь тогда время возобновило свой ход.
Остальные домочадцы немедленно приступили к ежевечерним делам. Посуду отнесли в раковину, кетчуп спрятали в шкафчик, скатерть стряхнули и убрали в третий ящик, солонку с перечницей поставили в центре стола – для следующего завтрака; посуду вымыли, насухо вытерли и убрали по местам, пол подмели.
Мама загремела в раковине мыльным шейкером – решетчатым контейнером для обмылков: его взбалтывали в воде, в которой потом мыли посуду. Сказала, будто в ответ на вопрос детей, хотя те молчали: