Ему было около шестидесяти четырех, он выглядел очень подавленным, был замкнут и скрытен. Он был очень близок духовно с моей матерью, поэтому, когда она умерла, мы понимали, что он потерял то, что связывало его с реальностью. Для него просто не имело смысла продолжать жить.
Я очень злилась тогда. И продолжаю сердиться сейчас. Все происходило не так, как хотелось: дети у меня появились после сорока, к тому времени почти все родственники умерли, и у них никогда не было близких. Я была просто в ярости на него. Думаю, что поступок отца сильно испугал брата — он испытывал немало сложных переживаний, связанных со случившимся, которые не проработал, поскольку не хотел ни с кем о них разговаривать. Он стал подавленным, затем от всего отрешился. С ним стало трудно общаться, и мы боялись, что он становится похожим на отца. Его жена серьезно беспокоилась из-за этого поведения. Она часто говорила об этом со мной, и я, в свою очередь, навещала его, стремясь разговорить, но так и не смогла до него достучаться. Вскоре он умер. У него внезапно развилась опухоль мозга.
У меня было очень сильное чувство гнева, и я использовала его, чтобы отгородиться от остальных эмоций. Тогда же я осознала это и подумала, что, может, это и хорошо, ведь мне нужно еще воспитывать детей. В то время у меня не ладились отношения с мужем, я не исключала, что наш брак может распасться и мне придется детей воспитывать одной. Поэтому тогда я чувствовала, что не могу позволить себе, в некотором смысле, роскошь проявить другие эмоции. Потому-то я и использовала гнев, давала ему свободу выхода, временами почти неограниченную, и, мне кажется, эффективно подавляла остальные переживания.
Какие же чувства она не признавала?
Ну, наверное, чувство потери! Для себя.
Все было бы иначе, если бы у меня не было детей и не требовалось исполнять ту роль, которую я тогда играла. На самом деле, я была совсем одна. И вся моя жизнь состояла только из физических действий. Заботясь о детях, я очень уставала. И мне кажется, первые семь лет у меня не было ни минуты даже подумать о своих чувствах.
Барбара производит впечатление очень умной женщины. Она осознает, что «запечатала» от себя собственные чувства, и понимает, что не позволила себе переживать потерю или испытывать гнев «от своего лица». Она испытывала их только «ради своих детей». Но она, по-видимому, не представляет, какой ценой удерживает все это внутри. Она мучается физически и страдает эмоционально. И замужем она оставалась дольше, чем стоило (по ее же словам), не осознавая гнева, которого заслуживал ее супруг. Она полагает, что сохранять равновесие в семье было бы еще труднее, позволь она себе испытать все свои чувства. Казалось бы, осознавая сделку, она почти целиком игнорирует ее последствия.
Очевидно, что у меня появятся другие чувства, когда дети вырастут и я смогу уделить себе время. А пока мне нужно поддерживать эту карусель. Если бы я была совсем одна, все выглядело бы гораздо сложнее.
На самом же деле Барбара сделала ситуацию не менее, а более сложной, «отрезав» от себя свои чувства и настаивая на необходимости этого непростого действия по установлению душевного равновесия. Она и сама подозревает, что со сделкой не все в порядке.
Я знакома с одной учительницей, очень организованной женщиной, приверженной суровой дисциплине, дочь которой покончила с собой. Этим поступком вся ее организация была напрочь сломлена, и она не смогла продолжать жить как раньше. В этом есть кое-что поучительное для меня. Человек, который был дисциплинирован всю жизнь, сломался от одного несомненно трагического случая. Она полностью погрузилась в свое горе, настолько, что не может ни на чем сосредоточиться или собраться. Я имею в виду, как же мне удалось отставить в сторону все свои чувства, когда дело касалось моего отца? Что произошло с моим горем?
Глава 9, СДЕЛКИ: ДРУГИЕ ВАРИАНТЫ
САРА: Я все-таки хочу узнать, почему она покончила с собой?
ФРЭНК: Финал один. Она просто умерла.
САРА: Но почему именно тогда? В ту ночь. Я хочу это знать!
Почему? Это часто первое слово, звучащее из уст близких самоубийцы. Оно может оставаться с ними долгие годы, часто навсегда. Его можно услышать с момента случившегося суицида: «Почему он это сделал?», «Зачем она меня оставила?», «Что заставило его подумать, что нам все равно?», «Почему, почему, почему?» Это естественная, но бесконечно фрустрирующая задача. Естественная, потому что близкие нуждаются в своего рода успокоении, в действенном способе, позволяющем исключить возможность того, что именно они явились причиной самоубийства. Фрустрирующая, поскольку лишь умерший человек имеет ключ к настоящей причине совершенного им. Все остальное — это только допущения, догадки, самообвинения или осуждение других. И все же большинство близких самоубийц вновь и вновь перебирают различные возможности.