Когда мы встретились с ним, ему было уже двадцать пять. Он успел потратить на удивление много энергии, изучая механику и электронику — предметы, позволяющие ему «контролировать» и «налаживать» окружающий мир — и мы, естественно, обратили внимание, как часто в беседе Дэйв подчеркивал необходимость контроля, описывая свои чувства после случившегося. Но, конечно, никто не может «наладить» или отменить смерть его матери.
ДЭЙВ: Моя мать покончила с собой, отравившись выхлопными газами автомобиля. Она вышла, припарковала машину, прикрепила к выхлопной трубе шланг, конец которого завела через окно в салон. Мне кажется, я узнал, как она покончила с собой, на следующий день. Помню, я думал: что скажут мне люди, что я отвечу им.
В течение следующих нескольких недель я много времени проводил в одиночестве. Друзья никогда не затрагивали эту тему. Они боялись говорить о случившемся. В свою очередь, я почти не говорил об этом с братом и сестрой. Когда им хотелось чем-то поделиться, я сидел и слушал, не сообщая никакой информации и не задавая вопросов.
Я как бы выдавливал из себя эмоции по каплям, мало плакал, позволяя себе думать о том, что чувствую, понемногу. Я разрешал себе думать об этом маленькими порциями, ровно такими, чтобы суметь справиться. Одно чувство я очень хорошо запомнил: это та боль, которую причиняли мне открытки с соболезнованиями, посланные нам, естественно, с самыми наилучшими намерениями. Я совершенно не хотел думать о случившемся. Когда в школе мои учителя и одноклассники вручили такую открытку, мне показалось это совсем ненужной тратой времени и усилий.
Я бы сказал, что у меня была депрессия, но большая часть чувств проявилась лишь три года спустя; именно тогда мне стало ее особенно не хватать, я стал думать, насколько разными были летние каникулы до ее смерти и после, о том, что вот я катаюсь на лыжах, а ее рядом нет.
Порой мне кажется, что я в чем-то являюсь уникальным человеком, например в том, как я справился с ситуацией, выдавливая из себя чувства по каплям.
Дэйв сейчас работает управляющим большого жилого комплекса. Его отец был учителем физики, мать работала с психически больными детьми. Сделка Дэйва ограничивает его в сфере интеллектуальных способностей, чувств и в значительной части его личностного потенциала. В своих усилиях контролировать свою жизнь он утратил ряд ее ценных возможностей.
СПАСЕНИЕ МИРАОн никогда не чувствовал, что достиг многого. Каждый день для него был символом очередной неудачи.
Джереми, преуспевающий физик-экспериментатор, говорит о своем отце, юристе, нажившем довольно большое состояние в двадцатые-тридцатые годы, практикуя сначала в области уголовного, а затем — гражданского права. Ко времени самоубийства матери Джереми в конце тридцатых, отец уже был владельцем дома с шестью спальнями, построенного на участке в семь акров в фешенебельном районе города, а также владельцем большой юридической конторы. Однако после самоубийства все изменилось.
ДЖЕРЕМИ: Вначале он выглядел просто подавленным. Потом однажды в субботу (он обычно работал по выходным) он сказал, что оставляет юридическую практику. Мы удивились, потому что считали, что он является специалистом высокого класса, и не могли понять, зачем ему менять работу. Конечно, мне было только семь лет, а сестре девять, поэтому, естественно, такие вещи нас не очень заботили.
Вскоре он стал работать в организации, специализирующейся на разработке изменений законодательства, касающегося несовершеннолетних правонарушителей. Спустя много лет я узнал, что за первый год работы ему уплатили только один доллар. И тем не менее для него было важно выполнять именно эту работу! Их деятельность состояла в том, чтобы изучать, как обращаются с делинквентными подростками и затем устанавливать, нет ли в этом связи с уровнем преступности среди взрослых. У папы была сумасшедшая идея, что можно ликвидировать преступность, обнаружив причину, заставляющую подростков становиться правонарушителями, а затем изменить соответствующие законы (если дело было в них) или ликвидировать способствующие этому социальные факторы (если причиной были они).
У него не хватало ни времени, чтобы побыть с нами, ни денег на покупки для семьи. Он всегда был в офисе, стремясь спасти малолетних преступников. Теперь, конечно, у меня к этому двойственное отношение. С одной стороны, я вижу добро, которое он творил, например, разработав закон, в соответствии с которым детей до шестнадцати лет не разрешалось помещать в тюрьму вместе со взрослыми преступниками. Но в то время я был зол на него, ведь он совсем не уделял нам времени.