— Затем они и приходили, чтоб о здоровье твоем справиться. А коли спишь крепко, значит, все в порядке.
Мама обложила меня подушками, чтобы удобнее было мне сидеть в кровати. Все было по-прежнему в нашей чистенькой горнице, но будто впервой глядел я на смоляные узоры на оструганных стенах, на поясной портрет отца в рамке, перевитой моей курсантской ленточкой.
Отец словно подмигивал мне прищуренным левым глазом, на котором когда-то в детстве он рассек веко. «Молодец, что не поддался хвори, сынка, — казалось, подбадривал меня он. — Нас, Костровых, никогда не осиливала хвороба. Валили нас навзничь только колчаковские да фашистские пули...»
Может, раскис я после болезни, только закипели в моих глазах непрошеные слезы. Захотелось снова стать мальцом и прижаться лобастой башкой к щетинистому отцовскому подбородку.
Глава 11
«В этот раз мне чертовски хотелось выиграть поединок у Вялкова. Нет, не из мелочного честолюбия. Просто мне хотелось доказать ему, что ни в какой академии ума не добавляют. И я решил противопоставить расчетливой академической тактике свою, доморощенную, основанную на дерзком риске. Прорваться там, где меньше всего ждут, нанести удар и уйти незамеченным — таков был мой план. А если обнаружат — закатать такие заячьи петли по курсу и глубине, чтобы там, наверху, у операторов глаза полезли на лоб от удивления!,.»
Заход в бухту требует от командира хорошего навыка. С обеих сторон входного фарватера подстерегают лодку опасности. Направо турецким ятаганом выгнулась песчаная коса, налево — каменная банка. Чуть зазевался — либо на мели, либо днищем на камень, как на доковый стапель. И то, и другое здесь уже случалось. Повреждений немного, а стыдобищи — на всю жизнь.
Черная, дегтярная вода лениво расплескивается под форштевнем «тридцатки». Впереди уже темнеют редкие зубья причалов. Костров направляет лодку под углом к одному из них. Старается вовремя застопорить машины, чтобы матросам швартовых команд не пришлось натужить пупы, подтягивая на капроновых канатах тысячетонную махину.
— Быстрее трап! — торопит Костров суетящихся внизу людей, а взгляд его прикован к желтым пятнам автомобильных фар, которые щурятся на дороге от штаба.
Адмиральская «Волга» круто разворачивается возле причала.
— Почему опоздали со временем нанесения удара? — без предисловия спрашивает Мирский.
— Устраняли поломку в схеме стрельбы, товарищ адмирал, — запинаясь, докладывает Костров.
— Что за поломка?
— Сгорел трансформаторный блок.
Адмирал нахмурился.
— Причина?
— Ошибка оператора, товарищ адмирал. Поторопился включить высокое напряжение...
— Кто виновник аварии?
— Я, товарищ адмирал.
— Вы — само собой. А кто спалил блок?
— Виноват лично я, — твердо повторяет Костров. — Моим приказанием за пульт был посажен ученик.
— Вы что, первый день на флоте, товарищ капитан третьего ранга? — не сулящим ничего доброго голосом спрашивает Мирский.
— Не первый, товарищ адмирал...
— Хорошо, командир, — после многозначительной паузы говорит адмирал. — Прибудете ко мне в девять с подробным докладом.
— Есть, товарищ адмирал!
Машину провожает дежурный по соединению Камеев. Когда шум мотора затихает вдали, он подходит к Кострову.
— Что у тебя стряслось, Владимирыч? — сочувственно спрашивает он.
Костров рассказывает ему о случившемся в море.
— Погоди! — нетерпеливо перебивает его Камеев. — Тебе полагалось прорывать охранение, а не стрелять!
— Я задействовал весь комплекс по-боевому.
— Перестарался, значит? Вот и расшиб лоб!
— Не привык я людей расхолаживать.
— Самым лучшим захотел быть! Но для этого одного гонора мало, нужно еще и пуд соли съесть...
— А как вы считаете, Вячеслав Георгиевич, что лучше: пятерка в простых условиях или тройка в сложных? — вопросом останавливает его Костров.
— Самое умное — это не лезть на рожон, — отвечает ему Камеев. — Этого вы, молодые, никак понять не можете. Вам кажется, что вокруг вас весь земной шар вертится, вот вы и бросаетесь, как бодливые бычки, на все, что вам по дороге попадется. До тех пор пока вам рога не обломают!
— А что же, по-вашему, жить надо по устоявшимся канонам? А если каноны эти уже шаблоном стали, тормозом на пути развития военной науки?
— Ну давай, давай, ниспровергай авторитеты! — насмешливо улыбается Камеев. — А мы будем жить потихонечку, как Фома Корн.
— Какой Фома? — переспрашивает Костров.
— Да был такой англичанин, который прожил двести лет и пережил двенадцать королей. А я уже с четвертым командиром служу...