Тремя годами раньше меня Вадим закончил училище, но до сих пор одевался по последней ленинградской моде. Этим он выгодно отличался от некоторых здешних офицеров, которые считали чуть ли не шиком засаленные кителя и пузыри на коленях. Чем меньше, мол, заботится человек о своей внешности, тем богаче его внутреннее содержание! И к тому же Невского проспекта здесь нет, Большого театра тоже...
Вскоре после нашего знакомства Вадим придирчиво перешерстил мой гардероб.
— Укороти и заузь брюки, — приказал он. — Фуражку подпружинь, чтобы не смахивала на камилавку. Сведу тебя в поселок к одному мастеровому. Сделает все как надо и недорого возьмет. И следи за своей речью, старик. Мы не крючники, а морские офицеры.
Одной из служебных обязанностей Вадима было размещение по каютам плавбазы лодочного и штабного начальства. Его такту и умению улаживать конфликты мог бы позавидовать администратор столичной гостиницы.
— Сегодня флагштура с механиком мирил! — со смехом рассказывал Вадим. — Оба претендовали на верхний ярус. Тогда я флагштуру тихонько шепнул, что там рядом проходит канализационная труба. Он с радостью пошел вниз, да еще благодарил меня за внимание! А флагмех на такую липу ни за что бы не клюнул.
Я не понимал, почему мой командир недолюбливает старшего лейтенанта Мошковцева.
— Что-то этот фазанок зачастил к вам, Костров? — спросил меня однажды Котс.
— Он мой товарищ, — ответил я.
— Да? — неопределенно хмыкнул командир, смерив меня непонятным взглядом. Отвернулся и засвистал какой-то мотивчик.
В этот же день он добавил мне еще одну обязанность: заведовать корабельной киноустановкой.
Со списком нужных лент я отправился на флотскую кинобазу. Мою заявку встретили там дружным смехом, а заливистее других хохотал сам начальник — сухопарый, жилистый капитан с полным ртом золотых коронок.
— Ты, дорогой, думаешь, у меня здесь Голливуд? — откашлявшись, спросил он. — Да этих картин, что ты тут написал, мы и в глаза не видели!
— Они же давным-давно идут на экранах страны...
— В Москве? Может быть. А к нам приходи за ними годика через два, не раньше. Пока вот бери, что есть: «Пограничников», «Богатую невесту», «Праздник святого Йоргена» — звуковой вариант...
— Их снимали еще до моего рождения, — хмуро проворчал я.
— Ишь ты какой остряк! Тогда садись на мое место и звони прямо министру культуры! Может, тебе будут присылать прямо с киностудии!
Видя мою недовольную мину, он повернулся к своим собеседникам:
— Вот так всегда: вынь им и подай! А где взять, это их не интересует. Вот когда я еще базовым клубом заведовал, приходилось мне комплектовать корабельные библиотеки. Так что вы думаете? Каждый библиотекарь требовал «Декамерона»!
Я не имел желания узнавать, чем заведовал балагур-капитан до базового клуба, поэтому попросил:
— Отметьте в заявке то, что есть у вас, и я пойду получать.
После я узнал, что фамилия начальника кинобазы — Сиротинский, а прозвище — «блуждающий капитан». Это потому, что не задерживался он подолгу на одном месте. В гарнизоне о нем ходило множество притч, и, как мне думается, с собственного его благословения. Мне их часто рассказывал Мошковцев:
— Сандро, еще одна история из жизни служителей муз! Встает как-то поутру капитан Сиротинский с головной болью. Вызывает рассыльного. «Слушай, голубчик, — ему говорит. — Слетал бы ты в аптеку, взял чего-нибудь от головы». — «Понял, товарищ капитан! А чего купить: пирамидону или пургену?» — «А что угодно, лишь бы полегчало...» Рассыльный одна нога здесь, другая там. Обернулся мигом. «Заперта аптека, товарищ капитан, — докладывает, — но лекарства я вам принес. Самого верного — бутылку жигулевского пива!»
Но вскоре мне стало не до шуток. Внезапно замолчала Оля. Она и раньше не баловала меня своим вниманием, писала на одной стороне тетрадного листка, а то и вовсе несколько строк на ярлыке от молочной фляги: жива, здорова, люблю, целую.
Ясность внесла мама. Она сообщила, что нежданно-негаданно свалилось на Олину голову новое несчастье: мать ее, Акулину, разбил паралич. В одночасье, хмельную, возле чужого подворья. Больную возили в районную клинику, но и там ей не сумели ничем помочь, онемела у нее вся правая половина тела. Знать, навсегда отплясалась и отпелась беззаботная бражница Акулина Лапина. Только почему не поделилась Оля горем своим со мной? Или я не самый близкий ей человек?