Гермиона, сдавшись, позволила увести себя к выходу, а я, задержавшись на минуту, тихо сказал Дамблдору, чтобы польстить самолюбию старого волшебника:
— Директор Дамблдор, а если у меня возникнут вопросы... могу ли я обратиться к вам, когда вернусь в Хогвартс?
— Хорошо, Гарри, — улыбнулся директор.
— Ну, вот мы и на месте, — Сириус ловко поймал покачнувшуюся при выходе из камина Гермиону, бросил какое-то заклинание в камин и, явно дурачась, продолжил: — Добро пожаловать в дом Блеков, благородные леди и джентльмены.
— Вы очень любезны, господин Блек, — я отвесил подчеркнуто вежливый поклон, оглядывая обстановку.
Потемневшие от времени резные дубовые балки удерживали изогнутый свод потолка. С балок свисали несколько чучел причудливых животных, бросавшие странные отсветы на стены — у дальней стены ярко пылал огромный камин, и языки пламени придавали залу еще большую загадочность. Настоящее обиталище злого волшебника из детских сказок.
— Мисс Грейнджер, — Сириус развернулся к осматривавшейся Гермионе. — Чувствуйте себя как дома. Тиби!
С хлопком в комнате появился домовой эльф, одетый в серо-черные штаны и сюртук, на котором золотыми и серебряными нитями был вышит какой-то сложный герб.
— Покажи благородной гостье нашего дома её комнату и проведи по дому. — Скомандовал Сириус. — Проследи, чтобы она не попала в неприятности. И не давай портретам кричать на неё.
Гермиона невольно поёжилась.
— Тут достаточно проклятых артефактов моих предков, — хмыкнул Сириус. — Некоторые вещи не стоит брать в руки, если в тебе нет крови Блеков. Нежелательно трогать драгоценности, они часто закляты от чужих рук, и не открывать двери в западном крыле особняка, там находятся жилые комнаты моих дражайших родственников. Особенно аккуратно стоит себя вести в библиотеке, не касайся книг, на корешке которых есть герб Блеков.
Сириус махнул в сторону герба на сюртуке домовика.
— Но библиотека, пожалуй, главная гордость этого дома, — хитро усмехнулся крёстный. — Поэтому я и вытащил из Хогвартса не только крестника, но и тебя.
Явно уже представившую себя в окружении бесчисленных книжных томов Гермиону увёл почтительный эльф, а Сириус развернулся ко мне, и я получил возможность рассмотреть крёстного Гарри Поттера поближе.
Худое, бледное лицо. Серые, очень внимательные глаза, в которых тлел хорошо знакомый мне огонёк безумия. Глаза много повидавшего человека, который испытал и боль, и предательство, и смерть близких людей. Глаза человека, почти половину своей жизни провёдшего, как я уже знал, в самой страшной тюрьме волшебников.
— Хорошо, что ты здесь, Гарри, — крепкие жилистые руки, покрытые десятками шрамов, стиснули мои плечи. — Я чертовски испугался, когда Дамблдор заявил, что тебе отшибло память.
— Ну, он не соврал, — я поморщился. — Я действительно почти ничего не помню.
— Проклятая тварь! — рыкнул Сириус, на глазах мрачнея.
— Я помню только, как на кладбище меня гоняли между могил полтора десятка людей в черных мантиях во главе с зеленорожим существом, — медленно сказал я. — В кого-то из них я даже попал, но...
— Но в Хогвартсе учат обезвреживать, а не убивать, — скривился Сириус. — Я только в Азкабане начал понимать, как неправы были составители всех этих министерских учебников.
Мы сели в кресла возле камина, и Сириус, заговорщически улыбнувшись, взмахом руки подтянул к себе пару бокалов и запылённую бутылку.
— Чёрт возьми, — протянул он, откупоривая сургучную пробку, — если мадам Помфри узнает об этом, она сдерёт с меня шкуру. Что ты собираешься делать дальше, крестник?
Вопрос не застал меня врасплох, но я позволил себе несколько секунд полюбоваться сквозь тонкое стекло бокала на переливы света в благородном багровом напитке. Следовало определить, могу ли я доверять крёстному. Приходилось немного рисковать.
— Сириус, — начал я. — Я хочу задать тебе вопрос, но не хочу обидеть тебя.
— Что-то случилось? — подобрался мужчина в кресле напротив.
— Ты веришь, что мне действительно отбило всю память? — Я решил давить последовательно.
— Так уверяют Дамблдор и мадам Помфри, которой я верю в таких вопросах в десять раз больше, чем директору, — хмуро ответил Сириус. — Я рад, что ты не превратился в такое же растение, как родители бедняги Лонгботтома.