— Браво, месье, — сказал полковник, — защищайте свою страну! Свою страну следует защищать всегда! А теперь передайте-ка мне портвейн. Сейчас поставлю пластинку «Микадо»…
IV
Где-то во Франции…
Солдаты идут и поют недружно: «Спрячь все заботы в ранце своем!..» Льет дождь, бьет ветер… Даже к подружке Не побежишь под таким дождем. Солдаты идут… А я для Жозетты Стихи строчу этим тусклым днем. Солдаты поют под дождем и ветром: «Спрячь все заботы в ранце своем!..» Должен дневальный явиться скоро С пачкою старых газет — и прочтем Старых мошенников старые споры… «Спрячь все заботы в ранце своем!..» Вот так — среди этой игры королевской — Мы лучшие весны свои проведем… Шагают солдаты с песней армейской: «Спрячь все заботы в ранце своем!..» Дождик по стеклам бьет неустанно.— Ну чем не оркестр! И чудится в нем Томительная увертюра к «Тристану»… «Спрячь все заботы в ранце своем!..» Завтра, наверно, пулей шальною Буду отправлен прямым путем На маленький ужин с самим Сатаною… «Спрячь все заботы в ранце своем!..» Солдаты идут и поют…Над ноздреватой поверхностью равнины встает серое утро. Сегодня будет то же, что и вчера, завтра — то же, что сегодня. Размахивая руками, доктор скажет мне: «Да, месье, все очень печально». При этом он сам не знает, а что же, собственно, так уж печально. Не знаю этого и я. Затем он прочитает мне юмористическую лекцию в стиле, представляющем собой нечто среднее между стилем Бернарда Шоу и Библией.
Падре напишет письма, разложит пасьянс. Потом сядет на лошадь и отправится в путь. Где-то громыхнет пушка. Будут убиты немцы. И наши тоже. На обед подадут консервированную говядину, отварной картофель и отвратительное пиво. Полковник скажет мне: «Месье, французское пиво — нехорошее пиво».
Вечером после ужина (плохо прожаренная баранина и все тот же отварной картофель) настанет священный час граммофона. Мы услышим «В Аркадии», «Микадо», потом вальс «Судьба» — «специально для вас, месье», и миссис Финци-Магрини — для полковника. Наконец прозвучит «Lancashire Ramble»[27]. К моему большому несчастью, когда я впервые услышал эту цирковую музыку, то почему-то принялся имитировать движение рук жонглера, ритмично подбрасывающего мячики. С тех пор эта маленькая комедия стала традиционной при наших трапезах в офицерской столовой, и, если сегодня вечером при первых же звуках «Ramble» я не сыграю свою роль, полковник, обозначая руками жонглерские приемы, сделает мне замечание: «Давайте, месье, давайте!» Но я знаю свои обязанности и ничего не забуду.
Ибо полковник Брэмбл любит только привычные зрелища и шутки, когда все уже под хмельком.
Его любимый номер — рассказ доктора О’Грэйди об одном увольнении в отпуск. Когда полковник пребывает в дурном расположении духа, когда кого-то из его старых друзей произвели в бригадного генерала или наградили орденом Бани[28], только этот рассказ может заставить его улыбнуться. Он уже давно затвердил его наизусть и, словно ребенок, останавливает доктора, если тот пропустит фразу или изменит редакцию какой-нибудь реплики.
— Нет, доктор, не так! Морской офицер сказал вам: «Если вы услышите четыре резких, отрывистых гудка сирены, значит, корабль торпедирован». А вы ему ответили: «А что, если при взрыве торпеды сирена сломается?»
Отыскав нужную страницу, доктор возобновляет чтение.
Паркер тоже откопал фразу, неизменно пользующуюся огромным успехом. Он позаимствовал ее из письма какого-то полкового священника в газету «Таймс».
«Жизнь солдата, — писал этот проницательный человек, — весьма сурова, а порой чревата реальными опасностями».
Полковник смакует скрытый юмор этой формулировки, видимо, не осознанный автором, и охотно цитирует ее, если, например, при разрыве снаряда его больно ударяет осколок разлетевшейся щебенки. Но когда разговор становится уж слишком специальным и скучным, он контратакует падре и бьет по одному из двух его самых слабых мест. Речь идет о епископах и о шотландцах как таковых.
Падре, уроженец Шотландского нагорья, отличается редкостным, прямо-таки свирепым патриотизмом. Он твердо убежден, что в этой войне одни лишь шотландцы делают дело и действительно бьются насмерть.
— Если историки честные люди, — говорит он, — то эту войну они назовут не европейской, а войной между Шотландией и Германией.