На следующий день работа закипела. Библиотека наполнилась картами и схемами зданий. Джейн и Роуз практически целыми днями находились в спальне. Джеймс выделил две смежных комнаты для швей и модисток. И впервые столь приятное доселе занятие, как примерка новых платьев, не приносило никакого удовольствия дамам. У Роуз было предчувствие, что на них надвигается катастрофа, тусклые дни ранней зимы наполняли этим ощущением весь дом.
Мужчины день за днем прорабатывали каждый нюанс операции. В Бостон отправлялись небольшие группы людей, часть из них играла публичные роли, другие скрывались от глаз общественности и ждали своего часа.
В этой суете минуты покоя были настоящей отдушиной. В обед Джейн и Алекс зачастую совершали пешие прогулки, Роуз спешила к Франсуа. Джеймс был уже там, он составлял молодому человеку компанию за обедом. За день до отъезда все было по-прежнему. Зайдя в комнату, Роуз обнаружила сына за ежедневными тренировками – тот прыгал по комнате на одной ноге с костылём в руках. Джеймс был готов поймать его при падении.
– Как ты? – спросила она, поцеловав Франсуа в щеку.
– Я вполне сносно чувствую себя для прогулки.
– Ты можешь выйти, но не дальше крыльца, там скользко.
Франсуа изобразил на лице скуку.
– Ну, мам, это скучно, лучше уж верховая прогулка.
– Что? Нет, никаких верховых прогулок!
– Может, запряжём двуколку, Грот проследит за тем, чтобы молодой человек не свернул себе шею.
Роуз поправляла подушки, чувствуя на себе выжидающий взгляд обоих.
– Ладно! Хорошо, уговорили. Взамен на это, вы, молодой человек, с сегодняшнего дня приступаете к занятиям.
Улыбка с лица Франсуа медленно сползла, и он повернулся к Джеймсу, ища его поддержку.
– Я подберу тебе хороших репетиторов.
Джеймс помог спустить Франсуа на первый этаж, Грот в это время в тяжелом коричневом плаще сидел в двуколке и перебирал толстыми пальцами бороду.
Стоило молодому человеку появиться на крыльце, Грот спрыгнул вниз.
– Ну что, молодой человек, прокатимся в деревню, там есть вполне приличная кофейня.
– Что? В деревню?
Джеймс склонился к самому уху Роуз.
– Позволь ему немного развеяться, ему просто необходима компания сверстников. Грот за ним присмотрит.
Роуз, скрестив руки, обвинительно посмотрела на Джеймса, который подняв взор к небу, начал насвистывать веселую песенку.
– Ладно, но к ужину, чтоб вернулись.
– Будет сделано, миссис Бонье, – пробасил Грот.
Двуколка понеслась вперед, и в тот момент, когда она миновала ворота поместья, Роуз услышала победное:
– Юхуу!!!!
– Вот ведь… – сказала она, озадаченно смотря на экипаж.
– Прогуляемся? – предложил Джеймс.
Роуз вспомнила о комнатах, наполненных разноцветными тканями, суете в доме и решила, что тихая прогулка не лишена смысла.
Поместье расположилось на равнине, Джеймс не пожалел усилий, чтобы превратить свой дом в настоящий уголок спокойствия. Вокруг здания был обустроен замечательный парк с дорожками, петляющими между разлапистыми деревьями. Сейчас ветви их были прикрыты снегом, они клонились к земле, пожухлую рябину облепила стайка синиц. Без труда можно было представить насколько хорошо здесь летом. Роуз взяла Джеймса под локоть, и он накрыл ее руку своей ладонью.
– Расскажи мне о себе, – попросила Роуз.
– Что, например?
– Ну, например, почему ты стал моряком, и не пошел по стопам своих родителей. Мамми говорила, что у них плантации на юге, и они очень состоятельны.
Джеймс внимательно слушал вопрос Роуз.
– Все просто, мои родители всегда стремились слепить из меня сверхчеловека. Это был путь преодолений, моя жизнь была полностью посвящена познанию всевозможных наук. При этом по каждому предмету я должен был показывать максимально возможные результаты, и за каждую минимальную оплошность меня наказывали. Рядом я видел другую жизнь, жизнь рабов, полную горести и страданий, однако даже у них были небольшие праздники жизни. Помню, я пошел к Мамми в деревню, там тайком пробрался в комнату к одному из чернокожих мальчишек. Хижина была совсем плохонькая, я залез в этот дом только ради интереса. Он сидел на земляном полу и играл человечками, выточенными из дерева, рядом стояла кровать, сколоченная из досок, на ней цветастое покрывало. Стены лачуги были украшены амулетами и самодельными поделками. Мне стало не по себе. В моей комнате не было ни игрушек, ни картин, это была комната взрослого человека, и там всегда должен был соблюдаться идеальный порядок. Я разозлился на того мальчика, сам не знаю почему, стал пинать его игрушки. Он начал звать взрослых и плакать. Мне пришлось бежать. Уходя со двора, я обернулся и увидел мать, держащую на руках девочку и этого самого мальчика, прильнувшего к ней. Тогда я понял, насколько я беден. У меня не было семьи!